И не пытайтесь! Древняя мудрость, современная наука и искусство спонтанности - Эдвард Слингерленд (2014)

Возможно, Чжуан-цзы пробовал заниматься медитацией и дыхательными упражнениями, которые, похоже, были частью стратегии Лао-цзы. В тексте также присутствуют провокационные намеки на использование психоактивных веществ. Например, одна из первых глав книги начинается с описания Цзы-Ци из Наньго, который сидит, странно склонившись, периодически поднимая голову к потолку и глубоко выдыхая, “словно и не помнил себя”. Что это значит? Можно лишь догадываться. Большинство комментаторов считает, что это относится к забвению тела. В любом случае, этот тип пребывает в глубокой медитации или под “веществами” – или то и другое одновременно. Дальше еще страннее: у него есть помощник, который, очевидно, находится рядом, наблюдая и помогая справиться с происходящим. (Снова неясно. Этот человек помогает регулировать дыхание? Или готовится вмешаться, если Цзы-Ци “поймает бэд-трип”?) Помощник явно впечатлен:

Как же такое может быть?

Тело – как высохшее дерево,

Сердце – как остывший пепел.

Ведь вы, сидящий ныне передо мной,

Не тот, кто сидел здесь прежде!

Цзы-Ци признает, что пережил полное перерождение: “Ты хорошо сказал, Янь! Ныне я похоронил себя. Понимаешь ли ты, что это такое?” Цзы-Ци, когда его просят объяснить, долго пытается описать то, что он пережил. Это бессвязная речь о том, как ветер поет, когда проносится над землей, флейтах Неба и Земли и вопросах о происхождении ветра. Но опыт, очевидно, пошел на пользу Цзы-Ци, и, так как мы сразу переходим к размышлениям о “большом знании” и “малом знании”, можно предположить, что пережитое превратило его в мудреца.

Личность Чжуан-цзы исторически связывают с южным царством Чу, территория которого примерно совпадает с современными провинциями Хубей и Хунань. В период Борющихся царств Чу было пограничным государством, которое изображали полуварварской землей со странными обычаями, полной диких животных. С Чу также ассоциировали шаманские практики, включая астральные путешествия и транс. Более того, поразительна перемена стиля, которую мы замечаем, закончив чтение увлекательных, но довольно уравновешенных первых глав “Чжуан-цзы”. Нам попадаются говорящие животные, летающие люди и случаи перерождения в крысиную печенку. Одним из сложных моментов текста является то, что Чжуан-цзы был вынужден придумывать наречия и прилагательные для описания своих переживаний, которые не мог передать классический китайский язык того времени. Переход от “Мэн-цзы” к “Чжуан-цзы” напоминает эволюцию “Битлз” от Can’t Buy Me Love (1964) к Sgt. Pepper’s Lonely Hearts Club Band (1967). Появляется смутное ощущение, что кое-кто открыл для себя наркотики.

Однако Чжуан-цзы нигде не указывает, чем занимаются его мудрецы – возможно, не случайно. Если бы он прописал курс галлюциногенов, установил распорядок медитаций или перечислил дыхательные упражнения, то угодил бы в ловушку “правильного” и “неправильного”, то есть сделал бы хуже некуда. Так как Чжуан-цзы хочет избежать жесткого разграничения хорошего и плохого, ему приходится просто давать примеры для размышления. Он рассказывает о тех, кто не может вырваться за пределы “малого знания” и идет к немощи, мраку и смерти; о поваре Дине и краснодеревщике Цине, идущих по жизни в ритме танца; о Хуэй-цзы, отказывающемся от прекрасных тыкв и упускающем возможность счастливо плавать по рекам и озерам. Очевидно, что некоторые примеры указывают “хороший” подход к жизни, а другие “плохой”, но Чжуан-цзы никогда не скажет этого прямо. Он рассказывает истории и позволяет им произвести нужный эффект.