И не пытайтесь! Древняя мудрость, современная наука и искусство спонтанности - Эдвард Слингерленд (2014)

Текст также предполагает, что дэ может привести к переменам, прямо влияя на ценности других людей. Если вы искренне лишены своекорыстия, то можете помочь другим достичь того же. В “Чжуан-цзы” читаем о человеке, которому по случаю столкновения с законом отрубили ногу (в древнем Китае не мелочились с наказаниями), и о том, как его изменила встреча с неким наставником-даосом. До встречи с учителем бывший преступник искал неприятностей, ввязывался в драки, обозленный на весь мир. Проведя некоторое время в обществе учителя, он, однако, обрел душевный покой. “Учитель, – объяснил он, – очистил меня своей добротой”.

Мысль в том, что душевное спокойствие мудреца настолько могущественно, что может слиться с внутренним миром окружающих. Просто пребывая рядом с ним, вы почувствуете себя лучше и легче достигнете у-вэй. Хотя видение Чжуан-цзы не откровенно политическое, оно дает возможность изменить мир по одному человеку за один раз. Там, где дэ правителя из “Дао дэ цзин” привлекает всех разом к естественности, мудрец из “Чжуан-цзы” распространяет свое дэ путем личных встреч. Тот, кто контактирует с ним, изменяется и начинает менять других. Это похоже на социальное заражение{164}: знакомый психологам, социологам и врачам эффект, при котором поведение или качества – ожирение, курение, злоупотребление алкоголем, депрессивные состояния – начинают передаваться по социальным сетям, достигая людей, отстоящих до трех рукопожатий. То есть депрессия у конкретного человека может вызывать депрессивные состояния у людей, которых он в глаза не видел, тех, кто просто общается с друзьями его друзей. Идеал Чжуан-цзы – это такой мир, где все спокойно достигают естественности, свободно взаимодействуют друг с другом, но всегда возвращаются к собственному пути, как рыбы, “забывающие друг о друге в просторах многоводных рек и озер”.

Какой привлекательный образ! Вообще “Чжуан-цзы”, по-моему, – самая глубокая и красивая из книг. В мировой литературе ей нет равных в изысканности, знании природы человека и чистом таланте. Близко стоит лишь Ницше, однако мрак и надвигающееся безумие затмевают его пьянящий гений. На этом фоне здоровый оптимизм Чжуан-цзы предстает в выгодном свете. Увы, и Чжуан-цзы не избегает парадокса у-вэй.

Зачем терять свое “я”?

Если у Чжуан-цзы есть логическое противоречие, следует ожидать, что его друг Хуэй-цзы обнаружит его. И он нас не подводит. В одном из диалогов Чжуан-цзы в сущности соглашается с Мэн-цзы в том, что стремление отделить плохое от хорошего и покориться сознанию, – это в человеческой натуре. Чжуан-цзы называет это, отличающее нас от других живых существ, свойство “человеческими наклонностями”, но воспринимает его, в отличие от Мэн-цзы, отрицательно. Для Чжуан-цзы это главный недостаток, от которого, чтобы достичь у-вэй, нужно избавиться. Он объясняет Хуэй-цзы: “Коль скоро мудрый не строит планов, зачем ему знание? Коль скоро он не делает заметок, зачем ему склеивать расписки? Коль скоро он ничего не лишается, зачем ему требовать уплаты долга? Коль скоро он ничего не продает, зачем ему доходы? Все, что ему нужно, он приобретает на Небесном торжище. Приобретать на Небесном торжище – значит кормиться от Неба. И если он кормится от Неба, для чего ему люди? Он обладает человеческим обликом, но в нем нет человеческой сущности. Обладая человеческим обликом, он живет среди людей. Не обладая человеческими наклонностями, он стоит в стороне от «истинного» и «ложного». Неразличимо мало то, что связывает его с людьми. Необозримо велико – таково небесное в нем, и он в одиночестве претворяет его!”