Двенадцать минут любви - Капка Кассабова (2011)

Многие из профессиональных танцоров происходят из низов. Борхеса они не читают, по психотерапевтам не ходят, и хотя выглядят, как хрупкие звезды на танго-небосклоне, на деле являются солью танго-земли. Танго в них живет как искусство, а не как спорт или шоу. Это не Европа и не Америка. Нужно увидеть, как они двигаются, чтобы понять разницу. Она почти неосязаема. Потому что она в их крови — крови итальянских эмигрантов, обездоленных гаучо, черных рабов, футболистов, пьяных пайадоров, девушек из кабаре, отчаявшихся женщин. Сегодняшние звезды танго — дети вчерашних аутсайдеров. La revancha del tango! Да здравствует реванш танго!

— Танцуете?

Да. Тем более что это милонга Niño Bien, а предложение исходит от человека со знакомым загорелым лицом с перечного цвета бородой и в твидовом пиджаке. Он снимает очки и убирает их в карман.

— Мы встречались два года назад, — узнаю я художника-пейзажиста.

— А-а, — сдержанно улыбается он. — Возможно.

Явно не помнит, но ведет в той же интимной манере, как тогда. Я закрываю глаза, мечтая навсегда запечатлеть этот миг в своей голове.

— Я помню вас, — улыбается он после первой песни. — Вы писательница. Из Болгарии.

— Я думала, вы меня не узнали!

— Вспомнил в танце. Ведь у тела есть память. Это величайший дар танго.

— Спасибо. До следующей встречи, — говорит он под конец, и у меня возникает странное чувство, будто я его давно и хорошо знаю, хотя на самом деле понятия не имею, где тот живет, женат ли, холост или вдовец, на что похожа его живопись. Даже имени его не знаю.

— А я вообще ничьих имен не знаю, — заявляет Дарио в ответ на мои рассуждения. — Я сюда прихожу не связи налаживать, а танцевать, и как кого зовут, совершенно неважно.

— Мне нравится здешний стиль танца.

Дарио кивает:

— Типичный для юга. Маленькие шаги. Смены направления. Этакое рисование на танцполе. Переносы центра тяжести у женщины.

— Как у Гавито и Марселы Дюран! — наконец-то я начинаю разбираться в разных стилях в разных салонах и частях города.

— Осторожно, не путай! — Дарио поднимает указательный палец. — То было сценическое танго. Социальное же непретенциозно, оно simpatico. Ничего общего с глубокими наклонами Гавито.

Он вытирает лицо несвежим платком:

— Люди подменяют понятия: социальное танго и шоу-танго. Я рад приезжим, они дают мне работу. Но от них и вся неразбериха. Они хотят сиять и сверкать, исполнять всякие выкрутасы, вместо того чтобы просто делать шаги и наслаждаться ими. В этом настоящее искусство. В итоге теперь танцполы похожи на скотобойни. На милонге Caning вообще уже не потанцуешь.

(Пауза. Сценическое танго, или escenario, началось в 1904 году, довольно спонтанно, и связано с танцором, известным как Турок. Стоило ему начать танцевать с женщиной, как танцпол пустел. Все предпочитали наблюдать. В нынешней путанице между сценическим и социальным танго можно винить европейскую одержимость гламуром и зрелищностью. Здесь, в Буэнос-Айресе главенствует социальное танго. Шоу-танго воспринимается как нечто не столь аутентичное, своего рода продукт «на экспорт». Но многие неаргентинцы не понимают этого, отсюда и давка, и провальные спецэффекты, и мировое господство варварского танго. Ах, как легко и в то же время как раздражает смотреть на варваров с высоты моего десятилетнего опыта!)

— Но ты все-таки ходишь в Caning, — замечаю я, — два раза в неделю.

— Иногда три, — признает Дарио. — Нравится мне, ничего не могу поделать: на традиционных милонгах все заранее предопределено, а там никогда не знаешь, на кого и на что нарвешься.

Внезапно возникает ажиотаж. Все перешептываются. А пары остановились.

— Мужчина на полу, — сообщает Дарио, и мы идем смотреть, поддавшись всеобщему настроению. И правда, на танцполе неподвижно лежит человек в вельветовом пиджаке.