Но я отвлекся от того дерева, под которым лежал истекающий кровью генерал Сиклс, произнося свою последнюю речь. Прошло три четверти часа, прежде чем нашли хирурга, потому что сражение было грандиозное и хирурги требовались повсюду. Хирург прибыл уже после того, как спустилась ночь. Это была тихая и безветренная июльская ночь, и горела свеча – я думаю, кто-нибудь сидел у изголовья генерала и держал в руке эту свечу. Она отбрасывала света ровно столько, чтобы сделать лицо генерала отчетливым, а кругом виднелись несколько неотчетливых фигур в ожидании. И вот в эту группу из темноты врывается адъютант, спрыгивает с коня, приближается к этому угасающему генералу, вытягивается по-солдатски, отдает честь и докладывает самым что ни на есть прозаическим образом, что он выполнил приказ, отданный генералом, и что передислокация полков в назначенный опорный пункт выполнена.

Генерал учтиво поблагодарил его. Я уверен, Сиклс всегда был вежливым. Необходима тренировка, чтобы наделить человека возможностью быть надлежащим образом учтивым, когда он умирает. Многие пытались такими быть. Уверен, что преуспели очень немногие.

Четверг, 18 января 1906 года

Выступление сенатора Тиллмана по делу Моррис. – Похороны Джона Мэлона в сравнении с похоронами императрицы Австрии. – Разговор о поединках

Сенатор Тиллман из Южной Каролины произнес позавчера речь, исполненную откровенной критики в адрес президента – президента Соединенных Штатов, как он его называет, – тогда как, насколько мне известно, на протяжении лет сорока нет такого должностного лица, как «президент Соединенных Штатов», за исключением, пожалуй, Кливленда. Я не припоминаю никакого другого президента Соединенных Штатов – может, и были один-два, – возможно, были один-два, которые не были всегда и постоянно президентами Республиканской партии, а бывали время от времени и на короткие промежутки действительно президентами Соединенных Штатов. Тиллман поднял в своей речи вопрос выдворения миссис Моррис из Белого дома, и я думаю, его резкая критика в адрес президента представляет собой умелую работу. Во всяком случае, то, как он за нее взялся, вполне меня устроило, оставив по себе приятный привкус. Я был рад, что есть кто-то, кто занимается этим делом, будь то по мотивам великодушным или мелочным, и выносит на публичное обсуждение. Это напрашивалось. Весь народ и вся пресса бездеятельно сидели в смиренном и рабском молчании, при этом каждый втайне желал – как было и в моем случае, – чтобы кто-нибудь с какими-то представлениями о приличиях поднялся и осудил это вопиющее безобразие как оно того заслуживает. Тиллман четко и убедительно доносит свою точку зрения, что мне импонирует. Я сам хотел сделать это несколько дней назад, но тогда уже разрабатывал программу действий по другому вопросу, затрагивающему общественные интересы, что может повлечь пару-тройку камней в мою сторону, а одного подобного развлечения для меня вполне достаточно. Вопрос же был таков: президент всегда щедр на письма и телеграммы всякому встречному и поперечному, обо всем и ни о чем. Похоже, он никогда не испытывает недостатка во времени, чтобы отвлечься от своих реальных обязанностей на несуществующие. Поэтому в то самое время, когда ему следовало бы набросать одну-две строчки, дабы сообщить миссис Моррисон и ее друзьям, что, будучи джентльменом, он спешит принести свои извинения за то, что его идиот-помощник превратил официальную правительственную резиденцию в матросскую ночлежку, и сказать, что он строго укажет мистеру Барнсу и остальному гарнизону охраны приемной впредь тактичнее обращаться с заблудшими и воздерживаться от такого поведения в Белом доме, которое можно охарактеризовать как недостойное в любом другом респектабельном жилище на земле…