Автобиография Твен Марк - Марк Твен (2014)

Вы пишете: «Короткая история мистера Бурлингейма – ибо ему было только сорок семь лет – читается как сказка. Успехи, сюрпризы, счастливые события его жизни происходили все время, и каждый новый эпизод был всегда шагом вперед по сравнению с предыдущим». Похоже, это было истинной правдой, и об этом интересно услышать, хотя в этой правде звучит печальный голос Судьбы. Но как мне в достаточной мере возблагодарить Вас за такие слова: «Это был человек в полном смысле слова: справедливый, великодушный, благородный во всех своих проявлениях и инстинктах, человек великого ума, свободный, глубокий и могучий мыслитель. Он был выдающимся, весьма и весьма выдающимся человеком, масштабно одаренным по натуре. Обстоятельства преданно содействовали ему, и он доблестно управлялся в любой ситуации»? Как, в самом деле, отблагодарить мне Вас за эти слова или выразить, насколько глубоко они меня тронули и как искренне я постараюсь передать это моим детям?

Мое искреннейшее благодарное пожелание, чтобы Ваша слава была такой же священной и неприкосновенной, как и эта. Не просто той абсолютно нетленной славой, что Вам суждена, а милой, сладостной и драгоценной славой для Ваших родных и близких, той безупречной славой, которую Вы приписываете моему деду и которую никогда не сможет понять тот, кто не был близок ему по духу.

С надеждой когда-нибудь познакомиться с Вами,

искренне Ваша,

Джин Бурлингейм Битти

(миссис Роберт Четвуд Битти)».

Это письмо переносит меня на сорок лет назад, к моей первой встрече с тем мудрым, честным, гуманным и обаятельным человеком, великим гражданином и дипломатом Энсоном Бурлингеймом. Это было в Гонолулу. Он прибыл на своем судне, по пути с его великой миссии в Китае, и я имел честь и пользу находиться в его обществе ежедневно и постоянно в течение многих дней. Это был красивый, статный, элегантный мужчина в расцвете своей мужественности, видеть которого доставляло большое удовольствие; человек дружелюбный и весьма приятный. Его взгляд на мир и происходящие в нем события был широк как горизонт, а разговор дышал достоинством и красноречием; он не касался общих мест, ибо общих мест в его стиле мышления не было. Бурлингейм был не узколобым политиком, а крупным и благородным государственным мужем. Он служил не только своей стране, но также и Китаю, сохраняя справедливый баланс. Он работал ради справедливости и гуманизма. Все его методы и средства были чисты, все его мотивы высоки и прекрасны.

У него были красивые глаза, глубоко посаженные, говорящие, – глаза, которые были мечтательны в момент покоя, которые могли лучиться и убеждать, точно глаза влюбленного; глаза, которые, я полагаю, могли уничтожать, когда он гневался. Это, бесспорно, испытал на себе в свое время задира из конгресса Поттер (так, кажется его звали). Поттер задирал и оскорблял всех, всем бросал вызов, всех терроризировал и был в Вашингтоне эдаким местным заправилой. Но когда он бросил вызов новому молодому конгрессмену с Запада, то наконец нашел в нем скорого и горячего соперника. Бурлингейм принял ближний бой, и Поттер, принеся извинения, прекратил свои нападки – под дружный смех нации.

Когда Бурлингейм приехал в Гонолулу, я был в течение пары недель прикован к своей комнате: по ночам – к постели, днем – к глубокому плетеному, похожему на корзину креслу. Было там еще одно кресло, но я предпочитал именно это, потому что моим недомоганием были седалищные нарывы.