Автобиография Твен Марк - Марк Твен (2014)

Я был за три тысячи миль от дома, за завтраком в Новом Орлеане, когда еще сырая утренняя газета, среди других телеграфных сообщений, принесла эту скорбную весть. Не было места в Америке, самого отдаленного, богатого или бедного, значительного или скромного, где бы слова скорби по Вашему уважаемому отцу не были бы произнесены в это утро, ибо его произведения сделали его известным и любимым по всей стране. Для миссис Клеменс это и личная потеря, и наша скорбь – это скорбь, которую человек испытывает при потере кого-то особенно дорогого и близкого. Миссис Клеменс так и не перестала сожалеть, что мы в последний раз уехали из Англии, не заехав его повидать, и с тех пор мы часто планировали путешествие через Атлантику с единственной целью – взять его за руку и еще раз поглядеть в его добрые глаза, прежде чем он будет призван к вечному покою.

Мы оба сердечно благодарим Вас за эдинбургские газеты, которые Вы прислали. Моя жена и я присоединяемся к сердечным приветам Вам и Вашей тетушке и к искренним выражениям соболезнования.

С уважением,

С.Л. Клеменс.

P.S. Наша Сюзи по-прежнему «Мегалопис». Так он ее нарек.

Не могли бы Вы пожертвовать нам фотографию Вашего отца? У нас нет ни одной, кроме группового фото вместе с нами».

То была моя вина, что мы так никогда больше и не увидели доктора Джона. Сколько раз я грешил против мягкого, терпеливого и всепрощающего духа Ливи! Я всегда говорил ей, что если она умрет первой, то я до конца жизни буду переполнен угрызениями совести за те слезы, что вынудил ее пролить. И она всегда отвечала, что, если бы мне было суждено уйти из жизни первым, ей никогда не пришлось бы осыпать себя упреками без того, чтобы и меня из-за своих слез любить менее преданно и верно. Мы вели этот разговор снова и снова, и тысячу раз, когда ночь смерти уже спускалась над ней, хотя мы этого не подозревали.

В последнем вышепроцитированном письме я пишу: «Миссис Клеменс так и не перестала сожалеть…» Я думаю, тут было намерение выразить, что это она была стороной, заинтересованной в том, чтобы мы уехали из Англии, не повидав доктора. Это не так. Она побуждала меня, она умоляла меня, она заклинала меня отвезти ее в Эдинбург повидать доктора Джона – но на меня нашло одно из моих дьявольских настроений и я ни в какую не хотел этого делать. Я не хотел этого делать, потому что мне пришлось бы продолжать терпеть услуги турагента вплоть до возвращения в Ливерпуль. Мне тогда казалось, что я его больше не выдержу. Я хотел поскорее взойти на борт парохода и с ним покончить. Каким ребячливым это кажется теперь! И каким жестоким – то, что я отказывался доставить моей жене драгоценную и продолжительную радость лишь потому, что это стоило бы мне маленьких неудобств. Мало знал я в жизни людей подлее, чем я. По счастью, эта сторона моей натуры не так часто выходит на поверхность, и потому я сомневаюсь, чтобы кто-либо из членов моей семьи, кроме жены, когда-либо подозревал, как много во мне этого качества. Полагаю, оно никогда не упускало случая выйти на поверхность, когда была такая возможность, но, как я уже сказал, возможности были столь нечасты, что эта наихудшая часть моего характера никогда не была известна никому, кроме двух человек: миссис Клеменс, которая от нее страдала, и меня, который страдает от воспоминаний о пролитых ею слезах.

Пятница, 23 марта 1906 года

Некоторые любопытные надписи на письмах, которые поступили к мистеру Клеменсу. – Наша неэффективная почтовая система под началом министра почт Ки. – Воспоминания о миссис Гарриет Бичер-Стоу. – История о маленьком сыне преподобного Чарли Бичер-Стоу