Античная драма - Софокл, Еврипид (1970)

Природа ль разума виновна в том,

Что мы грешим? Не может быть: ведь многим

Благоразумье свойственно. Я так

Сужу: что хорошо, что нет, — все это

Мы знаем твердо: лишь на деле знанье

Осуществить мы медлим. Почему?

Одним мешает леность, а другой

Не знает даже вкуса в наслажденье

Исполненного долга. Мир — увы! —

Соблазнов полн, и, если волны речи

Людской нас не закружат, — праздность нас,

За радостью гоняя, обессилит…

Ты скажешь, стыд?.. Какой? Есть два стыда:

Священный стыд и ложный, но тяжелый.

А будь меж них светла для света грань,

Они одним бы словом не писались…

И вот с тех пор, как тяжким размышленьем

Я различать их научилась, нет

Мне более к неведенью возврата,

И не могу не видеть я греха.

Но я хочу с тобою проследить

Решенья ход… Когда Эрота жало

Я в сердце ощутила, как его

Переносить, я стала думать честно…

И начала с того, чтоб затаить

Его как можно глубже. Проку мало

Для нас в речах. Пусть иногда язык

Поможет нам другого образумить,

Но раны нет больней, чем от него.

Я думала потом, что пыл безумный

Осилю добродетелью… И вот,

Когда ни тайна, ни борьба к победе

Не привели меня — осталась смерть.

И это лучший выход. Нет, не надо

Мне возражать. Для славы мы хотим

Свидетелей — для горя только тайны.

Я знала все — недуг, его позор,

И женскому я сердцу цену знала…

Пускай для той проклятий будет мало

Со всей земли, которая с другим

Впервые обманула мужа.

О, пойти с верхов должна была зараза.

Ведь, если зло — игрушка знатных, разве

В толпе оно не станет божеством?

Проклятие и вам, чьи скромны речи,

Но чьи под кровом ночи черной дерзки

Преступные объятья… Как они

Решаются, о, пеною богиня

Рожденная, потом смотреть в глаза

Обманутым мужьям? Как им не страшно,

Что самый мрак их выдаст, что стена

Заговорит, внимавшая лобзаньям?

Я от одной бы мысли умерла,

Что мужа бы могла я обесчестить

Или детей. Нет, никогда! Они,

Свободные и гордые, на землю

Священную прославленных Афин

Вступая, нас не постыдятся вспомнить.

Ведь самый дерзкий клонит, точно раб,

К земле чело, когда при нем напомнят

Клеймо отца иль матери позор.

И если что-нибудь поспорить может

С желаньем жить, так совесть, у кого

Она еще осталась… Слабодушным,

Как красной девице, когда-нибудь

Подносит время зеркало, но я,

Нет, я его не буду дожидаться…

Корифей

Увы! Увы! Нет в мире ничего

Прекраснее, чем добродетель: смертных

Она дарит заслуженной хвалой…

Кормилица

О госпожа, когда завесу с бед

Ты сдернула так быстро, то, конечно,

В испуге я не выбирала слов

И лишнее сказать могла. Но дело

Совсем не так уж страшно… И всегда

Надежнее второе рассужденье,

Чего-нибудь неслыханного я

Покуда не узнала. Афродиты

Здесь чары несомненны.

Любишь ты? Но не одна ж. Другие тоже любят.

И убивать себя!.. Да разве ж всех,

Кто любит иль любви готов отдаться,

За это и казнить? Да польза ж в чем?

Или поток Киприды остановишь?

Ты уступи ему — тебя волной

Он ласково обнимет, а попробуй

Надменно или нагло спорить с ним, —

И что ж? Тебя не искалечит, скажешь?

И в высоте эфирной, и в морской

Пучине — власть Киприды, и повсюду

Творения ее. Она в сердцах

Рождает страсть, и все в ее кошнице

Мы зернами когда-то были. Кто

Истории читал седые свитки

Иль песни разучил поэтов, знает,

Как некогда Семелы царь богов