Остаток недели прошел в попытках дать миссис Кеннеди возможность передвигаться по Нью-Йорку так свободно, как это было возможно, не афишируя ее появление в городе. Ей очень нравился город, она знала и любила его, и мне хотелось помочь ей наслаждаться поездкой именно так, как хотелось ей самой, оставив заботы о секретности и безопасности специально обученным людям. Лично для меня проживание в «Карлайле» стало одним из самых запоминающихся моментов поездки. Было очевидно, почему президент выбрал именно этот отель: отлично вышколенный персонал моментально исполнял любую просьбу на высочайшем уровне.

В то время я даже представить не мог, что через три года вновь окажусь здесь, но уже в состоянии всепоглощающей депрессии, которая сотрет все светлые воспоминания о работе с семьей Кеннеди.

Пресса быстро узнала о том, что первая леди проводит не так уж много времени в Белом доме, а тот факт, что она использовала правительственный вертолет для поездок в Миддлбург и обратно в одиночестве, без президента, и вовсе поднял целый шквал критики. Чтобы пресечь неприятные слухи, мы решили передать в распоряжение миссис Кеннеди лимузин фирмы «Крайслер», которым ранее пользовалась миссис Эйзенхауэр. Из числа персонала гаража Белого дома были выбраны двое сержантов и назначены водителями первой леди. Во время этих поездок я сидел на переднем пассажирском сиденье, откуда было хорошо видно окрестности. В случае опасности я мог легко закрыть миссис Кеннеди собой.

Однажды мы ехали в Миддлбург на выходные именно таким составом: водитель, я на переднем сиденье и миссис Кеннеди сзади. В то время меня редко можно было увидеть без сигареты в руке, и во время поездок я, как правило, курил, слегка приоткрыв окно, чтобы дым уносило наружу, а не в лицо пассажирам. Примерно на половине пути, когда поток встречных машин, едущих в Вашингтон, почти иссяк, миссис Кеннеди вдруг наклонилась вперед и шепнула:

– Мистер Хилл, будьте любезны, попросите водителя съехать на обочину.

Я обернулся, чтобы посмотреть, что случилось, но увидел лишь ее обычную озорную улыбку. Было совершенно непонятно, чего она хочет, но все же я попросил Ирва Уоткинса, который в тот день вел машину, остановиться на обочине как можно скорее.

– С вами все нормально, миссис Кеннеди? – спросил я и сунул окурок в пепельницу. Мне вдруг пришло в голову, что первой леди, скорее всего, не нравится, что я курю в машине, пусть даже она никогда раньше об этом не говорила.

– Все хорошо, – ответила она.

Уоткинс нашел удобное место для остановки и аккуратно съехал на обочину, заглушив двигатель. Я снова обернулся, надеясь, что она объяснит ситуацию, и услышал все тот же шепот:

– Мистер Хилл, сядьте рядом со мной, пожалуйста.

Предположив, что ей нужно сказать мне что-то по секрету и не хочется, чтобы водитель подслушал разговор, я вылез со своего места, открыл заднюю дверь и сел. Как только я устроился, миссис Кеннеди велела водителю трогаться, и мы вновь выехали на дорогу.

– Миссис Кеннеди? Что случилось?

Ехидная улыбка делала ее похожей на озорного чертенка.

– Можно попросить у вас сигарету, мистер Хилл?

И это все? Я никогда не видел ее курящей, поэтому такая просьба меня несколько удивила.

– Прошу, – с улыбкой ответил я, потянулся к пачке «L&M» в кармане пиджака и достал сигарету. Она мотнула головой и сказала:

– Не могли бы вы прикурить?

Я сунул сигарету в рот и достал из кармана зажигалку. Пощелкав колесиком, я поджег кончик, затянулся и передал горящую сигарету первой леди. Зажав цилинрик между указательным и средним пальцами, она глубоко затянулась, и я понял, что курит она давно и с явным удовольствием.

– Большое спасибо, – игриво усмехнулась она.