Убить пересмешника - Харпер Ли (1964)

– Его застрелили, – сказал Аттикус. – Он пытался бежать. Во время прогулки. Говорят, он вдруг как безумный кинулся к забору и стал на него карабкаться. У всех на глазах.

– Неужели его не попытались остановить? Неужели стреляли без предупреждения? – Голос тети Александры дрожал.

– Нет, конечно, часовые кричали, чтоб он вернулся. Несколько раз стреляли в воздух, а уж потом в него. Его убили, когда он был уже на самом верху. Говорят, если б не искалеченная рука, он убежал бы – так быстро это произошло. В него попало семнадцать пуль. Вовсе незачем было столько стрелять. Идем, Кэл, ты поможешь мне сказать Элен.

– Да, сэр, – пробормотала Кэл. Руки ее тряслись, она никак не могла развязать фартук. Мисс Моди подошла и помогла ей.

– Это последняя капля, Аттикус, – сказала тетя Александра.

– Все зависит от точки зрения, – сказал он. – У них там двести негров, не все ли равно – одним больше, одним меньше. Для них он не Том, а только арестант, который пытается удрать.

Аттикус прислонился к холодильнику, сдвинул очки на лоб и потер глаза.

– Мы вполне могли выиграть дело, – сказал он. – Я ему это говорил, но, по совести, я не мог обещать наверняка. А Том уже ничего хорошего не ждал от белых, вот он и решился на такой отчаянный шаг. Готова, Кэл?

– Да, сэр, мистер Финч.

– Тогда идем.

Тетя Александра опустилась на табуретку Кэлпурнии и закрыла лицо руками. Она не шевелилась, она сидела так тихо, я даже подумала – вдруг она сейчас упадет в обморок? Мисс Моди дышала так, будто только что поднялась по лестнице, а в столовой весело щебетали гостьи.

Я думала, тетя Александра плачет, но потом она отняла руки, а глаза были сухие. Только лицо усталое. Она заговорила ровным голосом, без всякого выражения.

– Не могу сказать, чтобы я одобряла все, что он делает, Моди, но он мой брат, и я хочу знать одно: когда же все это кончится? – Она повысила голос. – У него сердце разрывается. Он старается не подавать виду, но у него сердце разрывается. У него было такое лицо, когда… Чего еще им от него надо, Моди, чего им еще надо?

– Кому, Александра? – спросила мисс Моди.

– Этому городу. Они с удовольствием предоставляют ему делать за них все то, что не желают делать сами, потому что боятся потерять пятак! Они с удовольствием предоставляют ему делать то, что боятся делать сами, и пускай он загубит на этом свое здоровье, они…

– Тише, Александра, услышат, – сказала мисс Моди. – А ты никогда не думала об этом иначе? Понимают это у нас в Мейкомбе или не понимают, но мы ему платим самую высокую дань, какой только можно удостоить человека. Мы доверяем ему отстаивать справедливость. Вот и все.

– Кто «мы»? – Тетя Александра и не подозревала, что вторит вопросам своего двенадцатилетнего племянника.

– Горсточка людей, которые убеждены, что правда существует не только для белых; горсточка людей, которые убеждены, что суд должен быть справедливым для всех, не только для нас; горсточка людей, у которых довольно смирения, чтобы, глядя на негра, говорить себе: если б не милость Божья, я мог бы очутиться на его месте. – Голос мисс Моди опять звучал решительно, как всегда. – Горсточка мейкомбцев из хороших семей, вот кто!

Если бы я слушала повнимательней, я бы теперь немножко лучше поняла то, что толковал Джим о хорошем происхождении, но меня вдруг затрясло, и я никак не могла унять дрожь. Я один раз видела Энфилдскую тюремную ферму, и Аттикус показывал мне двор для прогулок. Он был большой, как футбольное поле.

– Перестань дрожать, – скомандовала мисс Моди, и я перестала. – Поднимайся, Александра, мы и так оставили их слишком надолго.

Тетя Александра встала и оправила платье. Вынула из-за корсажа платок и вытерла нос. Потом пригладила волосы и спросила:

– По мне что-нибудь заметно?

– Ровным счетом ничего, – сказала мисс Моди. – Ты взяла себя в руки, Джин-Луиза?

– Да, мэм.