Убить пересмешника - Харпер Ли (1964)

Что-то легонько надавило мне на макушку – наверно, Джим ухватился за ножку окорока.

– Чувствуешь?

– Угу…

Мы пошли темным школьным двором и все время глядели под ноги, но ничего не было видно.

– Джим, – сказала я, – я забыла туфли, они там, за сценой.

– Ладно, пошли назад.

Но только мы повернули, свет в окнах погас.

– Завтра возьмешь, – сказал Джим.

– Так ведь завтра воскресенье, – возразила я, когда Джим повернул меня к дому.

– Попросишь сторожа, он тебя впустит… Глазастик…

– А?

– Нет, ничего.

Джим долго молчал. Интересно, про что он думает? Сам скажет, когда захочет, – наверно, когда придем домой. Его рука надавила мне на макушку, по-моему, уж слишком сильно.

Я мотнула головой.

– Джим, ну чего ты?..

– Помолчи минуту, Глазастик, – сказал он и сильнее сжал ножку окорока.

Дальше мы шли молча.

– Минута уже прошла, – сказала я. – Про что ты все время думаешь? – Я повернулась к Джиму, но было так темно, лица совсем не видать.

– Мне что-то послышалось, – сказал он. – Постой-ка!

Мы остановились.

– Слышишь что-нибудь? – спросил Джим.

– Нет.

Через пять шагов он снова меня остановил.

– Джим, ты что, хочешь меня напугать? Я уже не маленькая, я…

– Тише, – сказал Джим, и я поняла – он меня не разыгрывает.

Вечер был совсем тихий. Я даже слышала дыхание Джима. Изредка по моим босым ногам пробегал ветерок, а ведь когда мы шли в школу, он задувал вовсю. Сейчас все стихло, как перед бурей. Мы прислушивались.

– Собака залаяла, – сказала я.

– Нет, не то, – сказал Джим. – Это слышно, когда мы идем, а остановимся – и не слышно.

– Это мой костюм шуршит. А, знаю, просто ты меня разыгрываешь, потому что сегодня такой день.

Я успокаивала не Джима, а сама себя, потому что, как только мы пошли, я поняла, про что он. Мой костюм тут был ни при чем.

– Это все Сесил, – немного погодя сказал Джим. – Ну, теперь он нас не проведет. Пойдем потише, пускай не думает, что мы трусим.

Теперь мы ползли как черепахи. Я спросила, как это Сесил идет за нами в такой темнотище и почему же он на нас не наткнулся.

– А я тебя вижу, Глазастик, – сказал Джим.

– Как же так? А мне тебя не видно.

– У тебя полоски сала светятся. Миссис Креншо намазала их светящейся краской, чтоб они блестели. Я тебя очень хорошо вижу, и Сесилу, наверно, тебя видно, вот он за нами и идет.

Я вдруг подумала, пускай Сесил знает, что на этот раз ему нас не провести. Обернулась и закричала во все горло:

– Сесил Джейкобс – мокрая ку-у-рица!

Мы остановились. Но Сесил не отозвался, только где-то у школы откликнулось эхо – «ку-у-рица!».

– Вот я его, – сказал Джим. – Э-эй!!

«Эй-эй-эй!» – откликнулась школа.

Что-то непохоже на Сесила – так долго терпеть, раз уж ему удался какой-нибудь фокус, он его сорок раз повторит. Сесил бы уже давно на нас прыгнул.

Джим опять меня остановил. Потом сказал очень тихо:

– Глазастик, ты можешь снять с себя эту штуку?

– Могу, но ведь на мне почти ничего нет.

– Твое платье у меня.

– В темноте мне его не надеть.

– Ладно, – сказал он. – Ничего.

– Джим, ты боишься?

– Нет. Мы, наверно, уже около дуба. А там уже и дорога в двух шагах. И уличный фонарь видно.

Джим нарочно говорил медленно, очень ровным голосом. Интересно, долго еще он будет рассказывать мне сказки про Сесила?

– Давай запоем, а, Джим?

– Не надо. Тише, Глазастик, не шуми.

Мы шли все так же медленно. Ведь, если пойти быстрее, непременно ушибешь палец или споткнешься о камень. Джим знает это не хуже меня, и он помнит, что я босиком. Может, это ветер шумит в деревьях? Да, но ветра никакого нет, и деревьев тут нет, один только старый дуб.