Три товарища - Ремарк Эрих Мария (2009)

— Это целая история. Но теперь я должна поехать к внукам. Их уже четверо.

— Мне кажется, что в тех краях изготовляют отличный шнапс, — сказал я. — Из слив или чего-то в этом роде…

Матильда замахала рукой:

— В том-то и всё дело. Мой зять, видите ли, трезвенник. Ничего не пьет.

Кестер достал с опустевшей полки последнюю бутылку:

— Ну что ж, фрау Штосс, придется выпить на прощанье по рюмочке.

— Я готова, — сказала Матильда.

Кестер поставил на стол рюмки и наполнил их. Матильда выпила ром с такой быстротой, словно пропустила его через сито. Ее верхняя губа резко вздрагивала, усики подергивались.

— Еще одну? — спросил я.

— Не откажусь.

Я налил ей доверху еще большую рюмку. Потом она простилась.

— Всего доброго на новом месте, — сказал я.

— Премного благодарна. И вам всего хорошего. Но странно, что никто не знает про Бунцлау, не правда ли?

Она вышла неверной походкой. Мы постояли еще немного в пустой мастерской.

— Собственно, и нам можно идти, — сказал Кестер.

— Да, — согласился я. — Здесь больше нечего делать.

Мы заперли дверь и пошли за «Карлом». Его мы не продали, и он стоял в соседнем гараже. Мы заехали на почту и в банк, где Кестер внес гербовый сбор заведующему управлением аукционов.

— Теперь я пойду спать, — сказал он. — Будешь у себя?

— У меня сегодня весь вечер свободен.

— Ладно, зайду за тобой к восьми.

x x x

Мы поели в небольшом пригородном трактире и поехали обратно. На первой же улице у нас лопнул передний баллон. Мы сменили его. «Карл» давно не был в мойке, и я здорово перепачкался.

— Я хотел бы вымыть руки, Отто, — сказал я.

Поблизости находилось довольно большое кафе. Мы вошли и сели за столик у входа. К нашему удивлению, почти все места были заняты. Играл женский ансамбль, и все шумно веселились. На оркестрантках красовались пестрые бумажные шапки, многие посетители были в маскарадных костюмах, над столиками взвивались ленты серпантина, к потолку взлетали воздушные шары, кельнеры с тяжело нагруженными подносами сновали по залу. Всё было в движении, гости хохотали и галдели.

— Что здесь происходит? — спросил Кестер.

Молодая блондинка за соседним столиком швырнула в нас пригоршню конфетти.

— Вы что, с луны свалились? — рассмеялась она. — Разве вы не знаете, что сегодня первый день масленицы?

— Вот оно что! — сказал я. — Ну, тогда пойду вымою руки.

Чтобы добраться до туалета, мне пришлось пройти через весь зал. У одного из столиков я задержался — несколько пьяных гостей пытались поднять какую-то девицу на столик, чтобы она им спела. Девица отбивалась и визжала. При этом она опрокинула столик, и вся компания повалилась на пол. Я ждал, пока освободится проход. Вдруг меня словно ударило током. Я оцепенел, кафе куда-то провалилось, не было больше ни шума, ни музыки. Кругом мелькали расплывчатые, неясные тени, но необыкновенно резко и отчетливо вырисовывался один столик, один-единственный столик, за которым сидел молодой человек в шутовском колпаке и обнимал за талию охмелевшую соседку. У него были стеклянные тупые глаза, очень тонкие губы. Из-под стола торчали яркожелтые, начищенные до блеска краги…

Меня толкнул кельнер. Как пьяный, я прошел несколько шагов и остановился. Стало невыносимо жарко, но я трясся, как в ознобе, руки повлажнели. Теперь я видел и остальных, сидевших за столиком. С вызывающими лицами они что-то распевали хором, отбивая такт пивными кружками. Меня снова толкнули.

— Не загораживайте проход, — услышал я.

Я машинально двинулся дальше, нашел туалет, стал мыть руки и, только когда почувствовал резкую боль, сообразил, что держу их под струёй кипятка. Затем я вернулся к Кестеру.

— Что с тобой? — спросил он.

Я не мог ответить.

— Тебе плохо? — спросил он.