Три товарища - Ремарк Эрих Мария (2009)

В трактире было пусто. Над пивной стойкой горела маленькая лампочка. Девушка снова уселась и заснула. Я думал об Отто и Готтфриде и смотрел из окна на улицу, освещенную полной луной, медленно поднимавшейся над крышами, я думал о могиле с черным деревянным крестом и стальной каской и вдруг заметил, что плачу. Я смахнул слёзы.

Вскоре послышались быстрые тихие шаги. Альфонс вошел с черного хода. Его лицо блестело от пота.

— Это я, Альфонс!

— Иди сюда, скорее! — сказал он.

Я последовал за ним в комнату справа за стойкой. Альфонс подошел к шкафу и достал из него два старых санитарных пакета времен войны.

— Можешь сделать перевязку? — спросил он, осторожно стягивая штаны.

У него была рваная рана на бедре.

— Похоже на касательное ранение, — сказал я.

— Так и есть, — буркнул Альфонс. — Давай перевязывай!

— Альфонс, — сказал я, выпрямляясь. — Где Отто?

— Откуда мне знать, где Отто, — пробормотал он, выжимая из раны кровь. — Вы не были вместе?

— Нет.

— Ты его не видел?

— И не думал. Разверни второй пакет и наложи его сверху. Это только царапина.

Занятый своей раной, он продолжал бормотать.

— Альфонс, — сказал я, — мы видели его… того, который убил Готтфрида… ты ведь знаешь… мы видели его сегодня вечером. Отто выслеживает его.

— Что? Отто? — Альфонс насторожился. — Где же он? Теперь это уже ни к чему! Пусть убирается оттуда!

— Он не уйдет.

Альфонс отбросил ножницы:

— Поезжай туда! Ты знаешь, где он? Пускай убирается. Скажи ему, что за Готтфрида я расквитался. Я знал об этом раньше вас! Сам видишь, что я ранен! Он стрелял, но я сбил его руку. А потом стрелял я. Где Отто?

— Где-то в районе Менкештрассе.

— Слава богу. Там он уже давно не живет. Но всё равно, убери оттуда Отто.

Я подошел к телефону и вызвал стоянку такси, где обычно находился Густав. Он оказался на месте.

— Густав, — сказал я, — можешь подъехать на угол Визенштрассе и площади Бельвю? Только поскорее! Я жду.

— Буду через десять минут.

Я повесил трубку и вернулся к Альфонсу. Он надевал другие брюки.

— А я и не знал, что вы разъезжаете по городу, — сказал он. Его лицо всё еще было в испарине. — Лучше бы сидели где-нибудь. Для алиби. А вдруг вас спросят. Никогда нельзя знать…

— Подумай лучше о себе, — сказал я.

— А мне-то что! — Он говорил быстрее, чем обычно. — Я был с ним наедине. Поджидал в комнате. Этакая жилая беседка. Кругом ни души. К тому же, вынужденная оборона. Он выстрелил, как только переступил через порог. Мне и не надо алиби. А захочу — буду иметь Целых десять.

Он смотрел на меня, сидя на стуле и обратив ко мне широкое мокрое лицо. Его волосы слиплись, крупный рот искривился, а взгляд стал почти невыносимым — столько обнаженной и безнадежной муки, боли и любви было в его глазах.

— Теперь Готтфрид успокоится, — сказал он тихо и хрипло. — До сих пор мне всё казалось, что ему неспокойно.

Я стоял перед ним и молчал.

— А теперь иди, — сказал он.

Я прошел через зал. Девушка всё еще спала и шумно| дышала. Луна поднялась высоко, и на улице было со-| всем светло. Я пошел к площади Бельвю. Окна домов сверкали в лунном свете, как серебряные зеркала. Ветер улегся. Было совсем тихо.

Густав подъехал через несколько минут.

— Что случилось, Роберт? — спросил он.

— Сегодня вечером угнали мою машину. Только что мне сказали, что ее видели в районе Менкештрассе. S Подъедем туда? |

— Подъедем, ясное дело! — Густав оживился. — И чего только теперь не воруют! Каждый день несколько машин. Но чаще всего на них разъезжают, пока не выйдет бензин, а потом бросают.

— Да, так, вероятно, будет и с нашей.

Густав сказал, что скоро собирается жениться. Его невеста ожидает ребенка, и тут, мол, уж ничего не поделаешь. Мы проехали по Менкештрассе и по соседним улицам.