Американская трагедия - Теодор Драйзер (1925)

Притом Клайд заметил, что девушка и в самом деле хорошенькая. На ней было вечернее платье из голубого бархата, туфли и чулки того же цвета, в ушах голубые серьги. Открытые плечи, шея и руки были полные и нежные. Особенно смущали Клайда глубокий вырез ее платья — он едва осмеливался смотреть в ту сторону — и ее накрашенные щеки и губы — вернейшие приметы продажной женщины. Однако она не казалась слишком навязчивой, наоборот, — держалась очень просто и с интересом смотрела в его глубокие, темные глаза, полные тревоги.

— Вы тоже работаете в «Грин-Дэвидсон»? — спросила она.

— Да, — ответил Клайд, всячески стараясь показать, что все это для него не ново и что он уже не раз бывал в таких местах, в такой же обстановке. — А откуда вы знаете?

— Я знаю Оскара Хегленда. Он здесь бывает. Он ваш друг?

— Да. То есть мы вместе работаем в отеле.

— Но вы раньше здесь не бывали?

— Нет, — быстро ответил Клайд и тут же мысленно спросил себя, откуда она знает, что он не был здесь раньше.

— Я так и думала. Я уже видела почти всех остальных, а вас ни разу не видала. Вы недавно в отеле, правда?

— Да, — сказал Клайд не без досады. Он поминутно то морщил лоб, то супил брови в непроизвольной гримасе: это бывало с ним всегда, когда он нервничал или глубоко задумывался. — Ну и что же?

— Да ничего. Просто я сразу догадалась. Вы не похожи на них, совсем другой.

Она улыбнулась странно и ласково. Клайд не понял ни этой улыбки, ни настроения девушки.

— Чем же я другой? — хмуро и сердито спросил он, отпивая из бокала.

— Одно я знаю наверняка, — продолжала она, не обратив внимания на его вопрос, — вы не очень-то любите таких девушек, как я. Правда?

— Нет, почему же… — сказал он уклончиво.

— Нет, не любите. Я вижу. Но вы мне все равно нравитесь. Мне нравятся ваши глаза. Вы не такой, как все эти ребята, — благороднее, добрее. Я уж вижу, что вы другой.

— Ну, не знаю, — ответил Клайд, очень довольный и польщенный.

Он все продолжал морщить лоб. Возможно, эта девушка не такая уж плохая, как он думал. Она умнее других, как-то утонченнее. И костюм ее не такой бесстыдный. И она не набросилась на него, как другие на Хегленда, Хигби, Кинселлу и Ретерера. Теперь почти все его товарищи сидели на стульях или диванах, держа на коленях девиц. Перед каждой парой стоял столик с бутылкой виски.

— Смотрите-ка, кто пьет виски! — крикнул Кинселла тем, кто еще мог обратить внимание на его слова, и указал глазами на Клайда.

— Не надо меня бояться, — говорила девушка, в то время как Клайд, испуганный и очарованный, смотрел на ее руки, шею, на слишком открытую грудь. — Я не очень давно этим занимаюсь, и не была бы я здесь, да вот не везло мне в жизни. Мне бы хотелось жить дома с родными, но теперь они меня не возьмут.

Она с серьезным видом опустила глаза, думая главным образом о том, какой неопытный и глупый этот Клайд — совсем желторотый птенец. И еще думала о деньгах, которые он у нее на глазах вынимал из кармана, — изрядная пачка… И еще о том, что он и правда миленький: не то чтобы очень красивый или сильный, но славный.

А Клайд в эту минуту думал об Эсте, о том, куда она уехала и где она теперь? Кто знает, что с ней? Что могло с ней произойти? Может быть, и с этой девушкой случилось такое же несчастье, как с его сестрой? В нем росло искреннее, хотя и немного презрительное сочувствие, и он смотрел на сидящую рядом девушку, словно желая сказать: «Бедняжка». Но сейчас он не решался вымолвить ни слова, не решался ни о чем спросить.

— Вот вы, молодые люди, приходите в такие дома, как наш, и всегда думаете о нас очень плохо, я ведь знаю. А мы вовсе не такие скверные.