Академия проклятий. Книга 3 - Звездная Елена

— Скажи Эрисе, что идешь к бабушке, — приказала кошка, тычась носом мне в шею. Она всегда так делала, но раньше меня это не пугало, а вот сейчас…- Не бойся меня, Дэюшка. И к бабушке идем, нервы успокоишь, сама успокоишься, да меня выслушаешь.

Я обняла кошку, прижимая покрепче, подошла к двери, крикнула:

— Мамочка, я к бабушке сбегаю, — да и ушла, не дожидаясь ответа.

Выйдя за околицу, пошла по дороге, утопая по колено в свежевыпавшем снегу, и не удержалась:

— А папа где?

— Так встречает тебя, на заставе, — сообщила Царапка, — они ж не знали, что ты с охраной приедешь, а не почтовым дилижансом, вот с мужиками и отправились. Не переживай, за ними уж поехали.

Я невольно улыбнулась и подумала, какой у меня замечательный отец все же. И мама, и сестры с братьями, но уж никак не тетя!

— Ты изменилась, Дэюшка, — вновь заговорила кошка, — глаз больше не опускаешь, голосом говоришь не тихо, как трава шуршит, а уверенно, да и спину ровно держишь.

— Так ты тяжелая! — возмутилась я.

— А то, — кошка фыркнула, обдав мое лицо облачком теплого пара, -беременность изображать дело трудное.

И тут я понимаю, что не было у нас котят каждый год!

— Не стой, Дэюшка, поспешай давай, времени то нам много не дадут, а в доме не наговоришься, там ушей сейчас, что умертвий по весне… неупокоенных.

«Поспешать» было сложно, но я все же заторопилась. До конца улицы взмокла в итоге, и к бабушке ввалилась без стука, открыв щеколду на калитке.

Дверь в избу открылась сразу же, и перекрывая вой метели, раздался бабушкин чуть хриплый голос:

— Дэюшка, ты?

Вот откуда она всегда знает, что это я пришла?

— Я, бабушка!- Царапка улетела в сугроб, я не хотела с ней так, просто мимо узкой тропинки промахнулась, — Темных ночей, бабуль!

И с разбегу обняла сухонькую старушку, у которой, несмотря на возраст, объятия были сильными и крепкими.

— Дэюшка, кровиночка моя, — пробормотала бабушка, — уж как добралась, доехала?

— Хорошо, бабушка, все хорошо, я дома.

И почти успокоилась, на миг поверив что все по-прежнему, а тут из сугроба:

— Косорукая ты, Дэйка! Или злая! Ты злая, или косорукая?

— Уймись, Цара, девочка промахнулась, а ты и рада в сугробе поваляться, уж я то видела, что хвостом в полете махнула.

Я от бабушки отпрянула, смотрю удивленно, а кошка пышный хвост трубой, и мимо нас в дом вошла.

— И ты заходи, — бабушка за плечи обняла, и к двери подтолкнула, — нечего на морозе стоять.

Я зашла, в сенях разулась, по теплому деревянному полу в светлицу вошла. У бабушки дом очень старый, не знаю сколько ему лет, но таких домов во всем Загребе не найдешь — всего три комнаты, да в один этаж, и печь здесь не дом греет, а стену. Очень старый дом, но пахло здесь всегда травами, да чаем травяным, а уж когда бабушка пекла булочки, мы через всю деревню запах чувствовали и к ней бежали.

— Не стой, садись, — бабушка к столу подтолкнула, — и раздевайся, тепло у меня.

Пока пальто, шапку и шарф снимала, бабушка налила нам чаю, Царапке в блюдечко сметаны набрала, и теперь сидела и просто смотрела на меня.

— Ты изменилась, — вдруг сказала она, — взгляд другой, осанка, и даже улыбка. А еще в глазах твоих любовь светится, Дэя. Любишь ты кого-то больше жизни, да гордости, да желаний своих. Скажешь мне имя счастливчика?

Тут я шарф выронила и, бледнея, испуганно воскликнула:

— Счастливчик!

Бабушка удивленно смотрит, а Царапка на стол запрыгнула, сметану лизнула и недовольно так:

— Что с ним сделается? Поохотится в лесу, да и к тебе утром вернется, смерть-то ему уже не грозит.

Тут бабушка не выдержала:

— Опять духа привела! — и смотрит на меня так… гневно.

— Что значит «опять»? — переспросила я, присаживаясь на скамью.