Ты мой закат, ты мой рассвет - Субботина Айя

У моего тестя такое лицо, что даже не удивлюсь, если скоро в этом центре появится какая-то новая дорогущая хреновина.

Глава пятьдесят первая: Йен

Когда я первый раз открываю глаза, их беспощадно режет яркий солнечный свет.

Кажется, если срочно не залезу под одеяло с головой - начну шипеть и гореть, как вампир, и превращусь в горстку пепла. Пытаюсь пошевелиться, но из меня словно откачали все силы и бросили на постель пустой и ни на что не годной тряпочкой. Вдруг, кому-то да пригодится.

Но все-таки...

Есть что-то живое и теплое рядом. Не сразу даже понимаю, что именно.

Только чуть позже, когда немного навожу резкость и пытаюсь вспомнить ощущения собственного тела, чувствую, что кто-то держит меня за руку. Не так, чтобы сильно, но достаточно крепко, чтобы я вспомнила, что чувствовала это тепло даже там, в каком-то бесконечном темном сне без сновидений.

Ругая собственную немощность, поворачиваю голову.

Кажется, что даже шейные позвонки хрустят, как заржавевшие.

Сколько же я?..

— Привет, - слышу тихое и немного сонное.

Антон. Секунду назад сидел как будто на стуле около кровати, а теперь уже совсем рядом. Так близко, что знакомый любимый запах обрушивается потоком энергии. И сразу откуда-то берутся силы на ответную улыбку, хоть вряд ли она такая же красивая, как у него сейчас.

— Жаль, я не могу даже руку поднять, - говорю шепотом, потому что иначе не получается, - а то бы показала, как сильно ты стал похож на дикобраза с этими своими колючками ужасной величины.

Мой майор тянется ко мне весь сразу.

Ладонями за щеки.

Каким-то сорванным поцелуем в губы. Я только думаю, что зареву или уже?

— Я слышала, как она кричала, Антон. Я знаю, что с ней... Не знаю.

Господи, я ничего...

Меня начинает трясти. Внешне, может быть, и не заметно, но внутри я как будто натягиваюсь и рвусь в каждом сухожилии.

— Скажи, что с ней все хорошо, умоляю тебя. Что она вся в тебя и такая же сильная, а не как я - размазня.

— Очкарик, все в порядке. - Мне кажется, он впервые в жизни выглядит таким трогательным и абсолютно открытым. - Она же Сталь, забыла?

— Ассоль? - спрашиваю снова. Интуиция подсказывает, что хоть мой упрямый мужчина и любит все делать по-своему, он бы не стал называть дочь как-то иначе, не посоветовавшись со мной. Хотя имя ему вроде понравилось?

Я плохо помню все, что было после того, как Антон уложил меня на заднее сиденье машины.

Какими-то неясными образами и обрывками: больница, вопросы врача, которые я почти не понимала, разговоры акушерок, термины, тупые уколы.

Острая боль внизу живота.

Уговоры тужиться.

И тонкий детский крик.

А потом - длинный коридор, в котором я отчаянно искала свет.

— Ася, - все-таки переиначивает Антон. - Она улыбается, когда ее так называешь.

Я не настолько глупая, чтобы не понимать, что он выдумывает все это, чтобы поддержать меня. Но это ведь так похоже на меня саму... Я сама вечно все додумываю, украшаю черное - розовым, чтобы не было печально и трагично, чтобы был хоть кусочек надежды.

А Антон все время меня высмеивает.

Называет мои выдумки «тараканьим маршем».

— У тебя, мужчина, - облизываю пересохшие и слипающиеся губы, - тараканий марш в голове.

— Пришлось взять твоих ребят на передержку, пока ты тут изображала спящую красавицу.

Прикрываю глаза, представляя, как выгляжу.

— Надеюсь, ты закрыл все зеркала черными тряпками?

— Зря надеешься.

— Дал же господь бессердечного мужа. - Очень с трудом, но все же театрально вздыхаю.

И вдруг осознаю, что мне снова тяжело дышать. Но на этот раз потому что Антон меня обнимает.

Так крепко, как никогда.

Как будто... хочет этим что-то сказать.