Ты мой закат, ты мой рассвет - Субботина Айя

— Мужчина, знаешь поговорку, про одну сатану? Вот, в хорошей семье только так.

— А у нас хорошая семья, Очкарик?

— У нас - наша.

— Ты в курсе, что со всей этой философией ты становишься занудой? - Он делает вид. что иронизирует, но это совсем не та ирония, от которой мне бы хотелось закрыться двумя руками.

— Я в курсе, - улыбаюсь прямо ему в лицо.

Потому что никто кроме меня не знает, что под всей этой броней из тяжелого невыносимого характера скрывается мужчина, которого я люблю. В очень многих вещах заслуживающий любви гораздо больше многих идеальных и правильных.

Глава тридцать первая: Йен

На следующий день Антон куда-то уезжает с самого утра - нет еще и семи.

Я хочу выбраться из кровати, чтобы хотя бы приготовить ему кофе и гренки, но получаю «последнее китайское» не вставать и не убиваться ради гостей под страхом получить по заднице совсем даже без сексуального подтекста.

Я снова плохо спала и, как следствие, Антон тоже практически не спал рядом со мной. Если бы не полный дом людей, я бы потихоньку перебралась в гостиную на диван, но в итоге получилось так, как получилось.

Так что, помня обещание мужа устроить мне сладкую жизнь, валяюсь в кровати до девяти, и поднимаюсь только когда в доме уже выразительно ходят, топают и разговаривают.

Бабушка уже вовсю хозяйничает на кухне: вчера вечером попросила показать ей, где у нас что, и, несмотря на мои попытки отговорить ее включать заботу на максимум, завязалась печь пироги и лепить вареники. Меня встречает с выразительным вопросом на лице, в особенности, когда я, несмотря на ужасный токсикоз, со зверским аппетитом набрасываюсь на первую порцию выпечки.

— С вишнями, - мурлычу себе под нос. Бабушка привезла большую банку консервированных по какому-то ее личному рецепту: без косточек, умеренно сладких и с вкусным тягучим сиропом. - А у меня, как ни делаю, вся вишня на сковородке и подгорает до черноты. Горько получается.

— Ешь, пока ребенок снова чудеса не устроил, - бросает бабуля, ловко «заклеивая» пирожок идеальной «косичкой».

Проглатываю с трудом.

— Сколько уже? - спрашивает она.

— Два с небольшим

Она выкладывает пирожки на сковороду, вытирает руки о передник и по-доброму грозит мне кулаком.

— Если бы ты не играла в шпионку, твоей бабке теперь не было бы стыдно за то, что вчера она отчитала хорошего мужика за то, что довел жену до скелетообразного состояния. Напомни, чтобы извинилась.

— Прости, бабуля. Мы никому не хотели говорить.

— Ну теперь-то все узнают, - косится в сторону гостиной, откуда раздается выразительный голос Ольги. - Вот, - протягивает чашку с чем-то пахнущим травами.

— Мне помогло. Научила твоя прабабка. Гадость на вкус, но будет легче.

Я послушно, как в детском саду перед строгой воспитательницей, выпиваю все и даже не морщусь. И через полчаса мне правда... как будто спокойнее в желудке. Во всяким случае, когда возвращается Антон, я впервые лечу к нему навстречу без намека на тошноту или головокружение от слишком резкого вставания.

— Прямо показательно-образцовая жена, - «улыбается» в спину Ольга, но мне даже не приходится ничего отвечать, потому что бабушка от всей души просит ее засунуть язык...

Я не очень разбираю, куда, потому что Антон переступает порог... со свертком в руках.

Большим и лохматым свертком из того самого пледа, которым накануне укутывал меня.

И с противоположной стороны свертка торчит... странно похожий на только что вырванную с грядки очень тонкую и очень длинную морковку хвост.

Белую морковку.

Белую дрожащую морковку.