Ты для меня? (СИ) - Сладкова Людмила Викторовна "Dusiashka"

А, нет! С таким звуком стеклянный стакан, сминаемый левой рукой Германа, разлетелся вдребезги, под гнетом его дикой и необузданной мощи. Осколки впились в мягкую плоть, и спустя мгновение, белоснежная скатерть окрасилась багрянцем. Лера вздрогнула, будто от сильнейшего удара, ощущая его боль, как свою собственную. Давыдов не шелохнулся, словно и не заметил вовсе. Продолжал смотреть, все так же пронзительно. Не мигая. А кровавое пятно на столе становилось все больше. Она прослезилась, едва сдерживаясь от душераздирающего вопля.

Почему он не пытается остановить кровь?

А вот Алина столь сдержанной не являлась — вскрикнув, искренне ужасаясь, принялась услужливо промакивать салфеткой травмированную ладонь, предварительно удалив кусочки стекла.

С*чка! — Ревело подсознание, толкая на безумства. — Не смей к нему прикасаться!

Хотелось ринуться к нему, оттолкнуть в сторону его бывшую любовницу, и обнять. Крепко. Чтобы уже никогда никому не отдавать. Однако Лера продолжала стоять, будто парализованная. А он продолжал пытливо смотреть, словно…ожидая чего-то. Но, чего? Сердце вдруг пропустило болезненный удар, а потом принялось надрывно гонять кровь по венам.

Господи! Он ведь ждет подтверждения слов Глеба, или их опровержения! И просто сатанеет от неизвестности.

Осознание данного факта привело в чувства быстрее, нежели внезапно свалившийся на ногу кирпич.

— А теперь, — громко и зло обратилась к другу, — давай проясним ситуацию, пока нас не сожгли на костре, как главных извращенцев года!

Не только Глеб знал ее, как облупленную. Лера могла похвастать тем же. И по сурово сдвинутым бровям, понимала — вредничает! Ну, вредничает, же! Неужели, заметив на приеме брата, решил показать, что хотя бы, в отношениях с ней, превзошел его?

— Да, мы дороги друг другу, как родные. Но! Кровного родства у нас нет.

Ей показалось, или люди в зале наконец-то начали шевелиться? До этого сидели, замерев. Как статуи.

— Ребенок, которого упоминает мой друг, существует в природе. Его зовут Савелий, ему четвертый годик. — Взгляд на Германа. Глаза в глаза. — Это сынок Ланы и Валька. Мы крестили его, за пару дней до моего двадцатилетия. А Церковь, как известно, запрещает крестной и крестному одного и того же ребенка, вступать в интимные отношения. Вот, что пытался сказать Глеб. Не более…

Она слышала вздох облегчения, слетевший с губ Давыдова, даже сквозь внушительное расстояние. Ощущала, как если бы стояла рядом. В такт движениям его грудной клетки, дышала и сама. Видела расслабленное лицо, и, наконец-то, опущенные веки. Поправочка! Блаженно опущенные веки.

Поверил! Хвала небесам, поверил!

Лера не знала, что чувствовала в тот миг. Банально, конечно, но так хотелось реветь, от переизбытка эмоций! Вместо этого, лишь глупо улыбалась. И когда почувствовала себя в крепких объятиях Глеба. И когда зал разразился бурными аплодисментами, вновь выкрикивая «молодцы», «какие вы хитрюги», «продуманы» и «аферисты малолетние». Улыбка не сползала с лица ровно до того момента, пока Герман, словно ото сна очнувшись, заметил свою поврежденную кисть, и воркующую над ней Покровскую. Нахмурившись, мужчина отнял руку. Наспех перетянув раны матерчатой салфеткой, быстрым шагом направился в сторону туалета. А когда Алина побежала за ним, оказывать непосильную помощь, Лера поняла, что такое состояние аффекта. Цепляясь за остатки разума, то и дело сметаемого всполохами лютой ревности, вырвалась из захвата друга, и ничего не объясняя, ринулась за девушкой.

Лишь ее слова сейчас в памяти пульсировали, вгоняя в еще большую агонию:

С кем бы ни был, кого бы ни тр*хал, всегда ко мне возвращается…

Всегда ко мне возвращается…

Ко мне возвращается…

Руки сжались в кулаки, и каждая мышца на теле превратилась в камень.

Почему? Чем она лучше? Не отдам!