На дороге - Керуак Джек (1957)

— Просто корабль мечты, старина, — вздохнул Дин. — Только представь, каких бы дел мы наделали, будь у нас с тобой такая машина! Тебе известно, что есть дорога, которая ведет в Мексику и дальше — прямиком в Панаму? А может, и на самое дно Южной Америки, где индейцы растут до семи футов и жуют на горных склонах кокаин? Да! Мы с тобой, Сал, с такой машиной могли бы весь мир повидать, ведь в конце концов, старина, та дорога должна и ко всему миру вывести. Больше-то ей вести некуда, верно? Ах, да мы еще на этой штуковине исколесим весь старый Чи. Представляешь, Сал, я в жизни не был в Чикаго, даже проездом!

— В этом «кадиллаке» мы явимся туда, как настоящие гангстеры!

— Да! А девушки! Мы ведь сможем и девушек снимать, Сал. Я решил ехать со сверхкурьерской скоростью, так что сможем колесить по городу весь вечер. Ты себе отдыхай, я уж сам доведу жестянку до места.

— А сейчас ты с какой скоростью едешь?

— По-моему, постоянно сто десять — просто это незаметно. Еще засветло мы проскочим Айову, а потом я вмиг доберусь до старого Иллинойса. — Ребята уснули, а мы проболтали всю ночь.

Дин обладал удивительной способностью: он мог лишиться рассудка, а потом неожиданно вновь его обрести, и тогда душа его — сокрытая, по-моему, в скоростном автомобиле, в Побережье, которого надо достичь, и в женщине в конце пути — становилась умиротворенной и здравой, словно ничего и не случилось.

— Стоит мне теперь попасть в Денвер, как я тут же схожу с ума — я больше не выношу этот город. Суета-суматоха — с чердаком у Дина плохо. Вперед!

Я сказал ему, что уже ездил по этой небрасской дороге в сорок седьмом. Дин тоже здесь бывал. — В тысяча девятьсот сорок четвертом, Сал, когда я присочинил насчет своего возраста и нанялся в лос-анджелесскую прачечную «Новая эра», я смотался оттуда с единственной целью: попасть в Индианаполис на гоночный трек и увидеть знаменитые гонки в честь Дня памяти погибших. Днем я добирался на попутках, а ночью, чтоб не терять время, угонял машины. К тому же в Лос-Анджелесе у меня остался двадцатидолларовый «бьюик», мой первый автомобиль. С его фарами и тормозами техосмотр ему было не пройти, вот я и смекнул: дабы избежать ареста, нужно разрешение выезжать за пределы штата, и как раз здесь-то я и задумал это разрешение получить. Спрятал я номерные знаки под пиджак, а когда проезжал на попутке один из этих самых городков, на главной улице ко мне привязался дотошный шериф, который решил, что я слишком молод, чтобы голосовать на дорогах. Он нашел номера и посадил меня в двухкамерную тюрягу, к местному преступнику, которому на роду было написано просидеть в каталажке до глубокой старости, потому что он и есть-то сам не мог (его кормила шерифская жена), и только и делал, что целыми днями распускал нюни и сопли. После допроса с применением таких банальностей, как отеческие уговоры, резкий переход к угрозам, сличение моего почерка и все такое прочее, и после того как, желая выбраться из этой передряги, я произнес самую вдохновенную речь в моей жизни, закончив признанием в том, что насчет угона машин я все наврал и что я всего лишь разыскиваю своего папашу, который где-то поблизости батрачит на ферме, шериф меня отпустил. На гонки я, конечно, не попал. Следующей осенью я снова проделал то же самое, чтобы посмотреть игру «Нотр-Дам» с «Калифорнией» в Саут-Бенде, Индиана, — на этот раз без приключений, а денег у меня было в обрез, только на билет, ни цента лишнего, и всю дорогу туда и обратно я ничего не ел, разве что удавалось кое-что выклянчить у разных психопатов, что попадались мне в пути, и при этом я еще успевал приударять за девчонками. Единственный малый в Соединенных Штатах Америки, который перенес столько лишений, чтобы посмотреть бейсбольный матч.

Я попросил его рассказать о том, как он жил в Лос-Анджелесе в 1944 году.