Фамильная честь Вустеров. Держим удар, Дживс Тысяча благодарностей, Дживс. - Вудхаус Пэлем Грэнвил (2012)

— Нет, благодарю вас, я отлично себя чувствую. О чем бишь я? Ах да, о тритонах. Вы не поверите, но Гасси Финк-Ноттл рассказывал мне, что в сезон спаривания они влюбляются как безумные. Выстраиваются в ряд и буквально часами машут хвостом перед своими избранницами. Так же и морские звезды. Подводные черви от них не отстают.

— Мистер Вустер…

— И даже, как утверждает Гасси, ленточные водоросли. Вы удивлены? Я тоже удивился. Но он уверяет, что это истинная правда. Убей меня Бог, если я смогу вам объяснить, на что надеется влюбленная морская водоросль, но в полнолуние она явственно слышит зов любви и откликается на него всем своим существом. Наверно, ее вдохновляет мечта, что ею будут восхищаться все остальные морские водоросли, которые, несомненно, испытывают на себе чары полнолуния. Как бы там ни было, я хочу сказать, что луна сейчас почти полная, и уж если она оказывает такое влияние на ленточные водоросли, можно ли обвинять человека — например, меня, — что он тоже не устоял?

— Боюсь…

— Неужели у кого-то повернется язык? — решительно наступал я и для убедительности добавил: — Ответьте по совести.

Но в его глазах не зажегся ответный блеск понимания. Он смотрел на меня все тем же тупым взглядом — будто он баран, а я новые ворота.

— Боюсь, мистер Вустер, вы сочтете мой ум недостаточно острым, но я не могу взять в толк, о чем вы ведете речь, хоть убей.

Вот теперь настало время нанести ему сокрушительный удар, и я вдруг с радостью обнаружил, что той трусливой дрожи, которая начала бить меня еще в спальне Стиффи, нет и в помине. Не скажу, чтоб я обрел прежнюю галантную развязность в обхождении и сумел в случае необходимости с должным высокомерием сбить щелчком пылинку с драгоценного кружева брабантской манжеты, однако чувствовал себя вполне спокойно и уверенно.

Мое волнение улеглось, потому что я знал: через минуту-другую я подложу под старого хрыча динамитную шашку, и он усвоит урок, что жизнь состоит не из одних только сплошных удовольствий. Если мировой судья содрал с вас пять фунтов в наказание за безобидную мальчишескую шалость, хотя по справедливости было бы вполне довольно погрозить вам пальцем и укоризненно покачать головой, приятно думать, что сейчас он начнет извиваться, как угорь на горячей сковородке.

— Я веду речь о себе и о Стиффи.

— О Стиффи?

— Да, о Стефани.

— О Стефани? Вы имеете в виду мою племянницу?

— Совершенно верно, вашу племянницу. Сэр Уоткин, — произнес я подобающим в столь торжественных обстоятельствах тоном, — сэр Уоткин, я имею честь просить руки вашей племянницы.

— Вы… как вы сказали?!

— Я имею честь просить у вас руки вашей племянницы.

— Ничего не понимаю.

— Что ж тут понимать? Я хочу жениться на Стиффи. Она хочет выйти замуж за меня. Теперь уразумели? Вспомните о ленточных водорослях.

Никому бы и в голову не пришло, что я охочусь за ее деньгами, — у нее их просто не было. После слов «прошу руки вашей племянницы» он вылетел из кресла, как фазан из кустов. Сейчас он снова в него опустился и начал обмахиваться ручкой. Казалось, он постарел лет на десять.

— Она хочет выйти за вас замуж?

— В общем, да.

— Но я даже не знал, что вы знакомы.

— О, знакомы мы давно. Сколько раз мы, если можно так выразиться, прогуливались под сенью струй. Еще бы мне не знать Стиффи. Ну как же, если бы я не был с ней знаком, разве я захотел бы на ней жениться, посудите сами.

Он, видимо, согласился, что это резонно. Умолк, сидел не шевелясь и тихо постанывал. Я снова вспомнил о правилах хорошего тона.

— Вы не потеряете племянницу, сэр Уоткин. Напротив, у вас появится племянник.

— На кой он мне черт, этот племянник?

Чего и следовало ожидать.

Он встал и, беспрестанно повторяя: «О Боже мой, Боже мой!», подошел к камину и неверной рукой нажал кнопку звонка. Потом вернулся к столу, сел и сжал голову руками. Появился дворецкий.