Досужие размышления досужего человека - Джером Клапка Джером (2012)

Я встретил автора осуждающей резолюции в старом добром варьете «Павильон» на следующий вечер после ее принятия, и мы продолжили обсуждение за бутылочкой светлого пива. В защиту своей аргументации он настаивал, чтобы я дослушал до конца все три номера в жанре «лайон-комик»[18]. Я весьма успешно парировал выпад, обратив внимание оппонента на выступление танцовщицы в синем трико с соломенно-желтыми волосами. Хотя я забыл имя девушки, ее красота и грация никогда не померкнут в моей памяти. Разве можно сравнить артистов тех времен с нынешними! Сейчас девушки в синем трико то и дело мелькают передо мной, но куда делось былое волнение? Где вы, чаровницы двадцатилетней давности? Я мечтал о вас целую неделю, дожидаясь выходных, мечтал коснуться нежной белой ручки и почитал райским блаженством запечатлеть поцелуй на алых устах. Только вчера я узнал, что сын моего старинного приятеля тайно женился на девушке из кордебалета. «Бедняга!» – воскликнул я, а в те времена первым делом подумал бы: «Вот счастливчик! И как ему удалось завоевать ее сердце?»

В те времена танцовщицы представлялись мне ангелами. Кто усомнился бы в этом, взирая на них с дешевых мест партера? Они порхали по сцене, чтобы обеспечить мать-старушку и заплатить за учебу младшего братца. Двадцать лет назад мне хотелось боготворить их. А сейчас?

Есть старая пословица. Глаза молодых смотрят на жизнь сквозь розовое стекло, глаза пожилых – сквозь мутные очки. Мои подружки с соломенно-желтыми волосами уже не кажутся мне ангелами, однако они и не отъявленные грешницы, как считают некоторые. Под ангельскими перышками – обычные женщины, клубок слабостей и безрассудств, нежности и силы. Говорят, ты красишь лицо и волосы; следы от краски остаются на подушке. Но разве мы не занимаемся тем же, примеривая добродетели, которыми не обладаем? Когда смоются румяна и пудра, еще посмотрим, сестра, кто из нас двоих окажется достоин презрения.

Прости меня, великодушный читатель, за то, что отвлекся, – а всё они, девушки из варьете. Я рассказывал о «Мятежном буревестнике», о задуманных нами преобразованиях. Мы упразднили смертную казнь и войну. Под нашим натиском – с преимуществом в двенадцать голосов – не устояли ни Рождество, ни банковские праздники. Все, что выносили на обсуждение, неизменно упразднялось. Боюсь, на свете осталось мало того, что мы не тронули.

Мы с наслаждением подвергали Рождество остракизму. Обнажали внутреннюю пустоту слезливых рождественских сантиментов, высмеивали пышные рождественские застолья, сусальные рождественские посиделки и нелепые пантомимы. Остряки ерничали, издеваясь над рождественскими гимнами, социальные реформаторы обличали рождественское пьянство, экономисты в голос хохотали над рождественской благотворительностью. Единственным аргументом в пользу этого жалкого празднества считалась возможность предаваться успокоительным размышлениям по его окончании, радуясь, что до следующего Рождества остается целый год.

Однако с той поры, когда я с легкостью брался за переустройство мира, я много чего повидал и уже не так уверен в своей правоте. Рождество по-прежнему представляется мне довольно бессмысленным праздником, но вот я выглядываю из окна и вижу убогие гостиные, украшенные гирляндами из разноцветной бумаги. Они протянулись под закопченным потолком, неуклюже свисают с рожков дешевой газовой люстры, окаймляют засиженное мухами зеркало и безвкусный пейзаж на стене. Много часов над этими жалкими колечками трудились натруженные руки. «Ему понравится»… «Она обрадуется, что комната похорошела»… Чем дольше я смотрю на эти грубые украшения, тем ярче проступает их подлинная красота.