Досужие размышления досужего человека - Джером Клапка Джером (2012)

– В ванной. Почти все мои вещи там. Старик не знает.

Затем приятель показал мне комод.

– Отличная вещь, только ящики заедают. Нет, задвигаются они хорошо, а вот выдвигаются через раз. Это все погода. Вы не подумайте, летом с ними никаких проблем.

Весьма смелое заявление.

Однако гордостью моего приятеля был столик для умывания.

– А что вы скажете об этом? Верх из настоящего мрамора…

Закончить он не успел. Взмахнув рукой от избытка чувств, хозяин нечаянно задел столик. Как и следовало ожидать, тот рухнул. Каким-то чудом я успел схватить кувшин вместе с содержимым. Таз покатился по полу, однако в общем и целом ущерб вышел пустяковый. Пострадали только я и мыльница.

Боюсь, правда, я не сумел продемонстрировать восхищение хозяйским столиком, потому что вымок как мышь.

– Как же вы умываетесь? – спросил я, когда общими усилиями мы снова расставили этот капкан на ножках.

Прежде чем ответить, приятель виновато огляделся и, привстав на цыпочки, распахнул дверцы буфета за кроватью. Внутри стоял жестяной таз и кувшин.

– Не говорите старику, – попросил он. – Я прячу эти вещи в буфете, а таз ставлю прямо на пол.

И это лучшее, чем я обязан знакомством с ящиками из-под яиц. Перед глазами стоит картина: сын украдкой умывается в тазике перед кроватью, прислушиваясь, не скрипнет ли половица под ногой отца.

Иногда я спрашиваю себя: не стоят ли все десять заповедей, вместе взятых, одной, одиннадцатой по счету: «возлюбить друг друга» простой, человеческой, деятельной любовью? Не место ли всем десяти где-нибудь в укромном уголке, в тени одиннадцатой? Бывают минуты, когда я готов согласиться с Робертом Льюисом Стивенсоном, сказавшим, что лучшая религия для повседневной жизни – быть дружелюбным и веселым.

Мы так озабочены тем, чтобы не убить, не украсть, не возжелать жены ближнего своего, что не находим времени проявить справедливость к тем, с кем живем бок о бок. Почему мы так уверены, что список грехов и добродетелей окончателен? Кто нам сказал, что бескорыстный добряк, не умеющий сладить со своими страстями, непременно грешник? Кто придумал, что аскет с черствым сердцем и пустой душой, не знающий страстей, обязательно святой? С той ли меркой подходим мы к нашим заблудшим братьям и сестрам? Ибо мы судим их, как критики судят книги – не по достоинствам, а по недостаткам. Бедный царь Давид! Что сказало бы о нем местное общество трезвости? А Ной? Его обличали бы со всех кафедр, в то время как Хама, напротив, хвалили бы за то, что не покрыл наготу отца своего. А святой Петр? Как повезло ему, что остальные апостолы и сам Учитель не были столь строги в вопросах добродетели, как нынешние моралисты!

Помним ли мы, что на самом деле означает слово «добродетель»? Когда-то оно означало добро, которое есть во всяком человеке, как есть и зло, словно плевелы среди пшеницы. Мы отвергли добродетель, заменив ее набором хороших качеств. Не герой – у него слишком много недостатков, а безупречный слуга; не тот, кто творит добро, а тот, кто не уличен во зле, – и есть современный идеал. Устрица – вот самое добродетельное создание в природе. Сидит сиднем дома, спиртного в рот не берет. Не видно, не слышно, никакого беспокойства полиции. Вряд ли за всю жизнь нарушила хотя бы одну из заповедей. Никогда не знала удовольствий, и никому от ее существования ни жарко, ни холодно.

Представляю, как устрица читает мораль льву:

– Разве ты слышал, что я когда-нибудь с рычанием бродила вокруг деревень, до полусмерти пугая мирных жителей? Что мешает тебе улечься в постель засветло, как поступаю я? Я никогда не покушалась на имущество других устриц, не дралась, не крутила романы с семейными, не убивала антилоп и миссионеров. Почему бы тебе не попробовать пожить в соленой воде, питаясь личинками? Почему ты не хочешь мне подражать?