Задохнуться можно - Вудхаус Пэлем Грэнвил (2012)

В свете того, что сообщила с передовых позиций наша корреспондентка, это странно. Казалось бы, лорду Эмсворту, его сестре и брату есть о чем поговорить. Одна леди Констанс могла бы дать летописцу ценнейший материал.

Объяснение простое, как все объяснения. Оно — в слове «Антилопа». С «испано-сюизой» что-то случилось, и Ваулз, шофер, вывел вторую машину; а всякий, кто владел «Антилопой», знает, что в ней нет стеклянной перегородки. Шофер все слышит, чтобы позже пересказать в людской.

Вот почему небольшое сообщество страдало, но молчало. Нелегко найти лучшую иллюстрацию к прекрасной старой фразе «Noblesse oblige»[50]. Особенно гордимся мы леди Констанс, ей было труднее всего. Порою только красные уши Ваулза (вид сзади) едва удерживали ее от того, чтобы все сказать брату Кларенсу. С самого детства он не был для нее идеалом, но никогда его статус не падал столь низко. Поистине, он вызывал у нее чувство, которому она не находила имени, а ученые — нашли, наименовав его «крайним возбуждением».

Не утешали и его замечания о Бакстере, еще в Матчингем-Холле. То, что он сказал, не понравилось бы ни одному из поклонников бывшего секретаря. Определения «сумасшедший», «безумный», «свихнувшийся», «душевнобольной» и, страшно сказать, «психованный» сверкали в его речи, как молнии. Судя по выражению лица, сейчас он повторял их беззвучно.

Леди Констанс не ошибалась. Граф был поистине потрясен. Еще два года назад он заподозрил, что с Бакстером неладно, но по своей доброте полагал, что тихая, упорядоченная жизнь его вылечит. Когда он приехал в этом фургоне, он казался нормальным. И что же? За несколько часов совершил столько безумств, что хватило бы на всех зайцев, не говоря о шляпниках[51].

Девятый граф Эмсворт был миролюбив по природе. Покой его мог нарушить только младший сын Фредерик. Но если ты встретишь человека, который прыгает из окон, хуже того — крадет свиней, сваливая это на твоих дворецких, никакое миролюбие не выдержит. Лорд Эмсворт сидел и думал, что теперь ничему не удивится.

В отличие от своей сестры он ошибся. Когда машина, обогнув рододендроны, въехала на гравий перед входом, он увидел такое, что вскрикнул:

— Ой, Господи!

Пронзительный тенор подействовал на леди Констанс как целый дождь булавок.

— В чем дело?

— Дело? Ты посмотри!

Ваулз решил объяснить хозяйке, что происходит. Быть может, он превысил свои права, но случай был исключительный.

— По трубе лезет человек, миледи.

— Что? Где? Я не вижу.

— Вошел на балкон, — сказал Галахад.

Лорд Эмсворт взял быка за рога.

— Это Бакстер! — вскричал он.

Летний день кончился, и вечерняя тьма набрасывала на мир свой покров. Тем самым рассмотреть было трудно, и он руководствовался чутьем. Что-что, а оно у девятого графа было.

Рассуждал он так: да, в замке есть люди, кроме Бакстера, но ни один из них не полезет по трубе. Бакстеру же это проще простого, так, вечерняя забава. Сейчас бросится с балкона. Такой уж он, этот Бакстер.

С далеких дней, проведенных в детской, леди Констанс не била старшего брата, но теперь была к этому близка. Вероятно, ее удержала мысль о шофере. И все же она вскричала:

— Кларенс, что за глупости! Нет, ты идиот. Да, шофер, но разве это тайна? Ваулз служит в замке много лет.

Лорд Эмсворт не спорил. Машина подъехала к парадному входу. Дверь была открыта, как всегда в летний вечер, и девятый граф поспешил в дом. Галахад побежал за ним. В холле они услышали топот и, едва ли не сразу, увидели Перси Пилбема. Он просто скакал к лестнице.

— Ой, Господи! — сказал лорд Эмсворт.

Если Пилбем слышал его или хотя бы видел, он этого не выказал. Он спешил. Пробежав через холл скорее как серна, чем как сыщик, он исчез на лестнице. Манишка у него была в пятнах, воротничок болтался, и перед удивленным графом как будто мелькнул подбитый глаз. Через мгновение-другое показался Ронни и тоже скрылся.