Страна сосны и оливы - Шамир Исраэль (2010)

А теперь подойдем к рентабельности и целесообразности Изгнания “48. Абстрактно любившие Святую землю евреи не принимали ее реальности, ее ландшафта, ее хозяйства. Побережье с его равнинами и долинами поддавалось эксплуатации европейского типа. Первые поселенцы отнеслись к стране, как к tabula rasa, как к уганде, и создали в ней свое хозяйство. В горах трудно вести современное, европейское, механизированное хозяйство. Только люди, привязанные к этой земле, могут жить здесь, окапывать оливы, собирать осенью маслины, пахать сохой – трактору негде повернуться, чинить террасы, таскать камни на осле и на собственных плечах. Воды в горах мало. Нужно выкопать ямы для сбора дождевой воды; если есть источник, нужно врезать тоннель вглубь горы, чтоб собрать воедино капли воды. Израильтянам такая работа была бы не по силам и не по духу. Поэтому Лифта стоит пустынной и безлюдной руиной, а окрестности Кастеля превратились в поселок городского типа, который мог бы стоять где угодно, от Детройта до Челябинска.

О праве евреев на страну Израиля и палестинцев на Палестину можно порассуждать с религиозной, правовой, исторической, моральной точек зрения. Я предпочитаю марксистский подход, сформулированный в свое время Брехтом в “Кавказском меловом круге”:

Все на свете принадлежать должно

Тому, от кого больше толку, а значит,

дети – материнскому сердцу, чтоб росли и мужали.

Повозки – хорошим возницам, чтоб быстрее катились.

А долина тому, кто ее оросит, чтоб плоды приносила.

Теоретики социалистического сионизма придерживались этого же подхода: “Земля завоевывается трудом и принадлежит тем, кто на ней трудится”. В то время, как израильтяне обычно утверждают, что они и их отцы осушили болота и оросили пустыни, я утверждаю, что в Нагорье еврейские хозяйства существуют вопреки земле, ее рельефу и характеру, в то время, как палестинские хозяйства существуют благодаря земле и ее рельефу и характеру.

Достаточно посмотреть на руины Сатафа, Лифты, Субы, чтобы убедиться в этом. Их источники одичали, и только Общество охраны природы присматривает за ними, как за музейным экспонатом, как за осликом в клетке зверинца, который скалится на детей из-за решетки вместо того, чтобы катать их.

Не завоевание ужасно – Иисус Навин, Омар ибн Хаттаб и другие завоевывали Святую землю. Иногда палестинцы говорят: как смеет нами править Менахем Бегин или Ицхак Шамир, выходцы из Польши. Они забывают, что и Омар был не иерусалимцем, но уроженцем Хиджаза. Завоевателю не приходится стыдиться, скорее – завоеванному. Даже изгнание можно было бы пытаться оправдать, сказав, что цель оправдывает средства. Но достигнутая цель не оправдывает никаких средств, даже куда менее радикальных, чем изгнание населения.

Если бы завоеватели осели на землю, создали свободное крестьянство, ассимилировали остатки коренного населения, приспособились к обычаям страны и к ее ландшафту, ухаживали бы за родниками и оливами, возделывали “виноградники, которые не они сажали” – хоть и плохо насилие, но земля не запомнила б, кто раньше окапывал деревья и строил террасы. Бесит то, что все это – и завоевание, и изгнание – было ни к чему. Задним умом это должно было быть понятно и раньше. Если бы палестинцы остались на месте, можно было б надеяться на то, что пришельцы и местные жители вновь смешают свою кровь и вновь образуют один народ; что через связь с местными жителями пришельцы смогут найти путь к земле. Без палестинцев это и произойти не могло.