Властелин колец - Толкин Джон Роналд Руэл

Забравшись в Ортханк, Саруман тут же запустил на полную катушку все свои прохиндейские машины; а в стенах Изенгарда уже набралось порядком онтов – одних призвал своим криком Скоростень, другие вломились с востока и севера – расхаживали и крушили что ни попадя. И вдруг скважины и шахты повсюду стали изрыгать огонь и вонючий дым. Кого обожгло, кого опалило. Один высокий, красивый онт – Буковец, кажется, его звали – попал в струю жидкого огня и загорелся, как факел: ужас несусветный!

Вот когда они впрямь рассвирепели. Я по глупости думал, что они и так уже здорово сердитые; но тут такое поднялось! Они трубили, гудели, голосили – от одного этого шума камни стали сами трескаться и осыпаться. Мы с Мерри забились поглубже в какие-то щели, заткнув уши плащами.

Точно смерч обрушился на Изенгард: онты выдергивали столбы, засыпали шахты валунами и щебнем; обломки скал летали кругом, как листья, взметенные вихрем. И посреди этого бушующего урагана незыблемо и невозмутимо высилась башня Ортханка: ни малейшего вреда не причинял ей град каменьев и железок, взлетавших на сотни футов.

Спасибо, Древень головы не потерял; его, кстати, по счастью, даже не обожгло. Похоже было, что онты, того и гляди, угробят самих себя, а Саруман улизнет в суматохе каким-нибудь тайным подземным ходом. Они с разгону, как на стену лезли, кидались на черную гладкую башню – и без толку, разумеется. Тут, видно, постарались чародеи почище Сарумана. Ни щелочки в камне не сделали онты, только сами расшиблись и поранились.

Тогда Древень вышел за кольцо стен и затрубил так громко, что перекрыл голосом дикий шум и грохот. Вдруг наступило мертвое молчанье, и из верхнего окна башни донесся злорадный, пронзительный, леденящий хохот. Чудно он подействовал на онтов. Только что они были сами не свои от ярости – и вмиг стали угрюмые, холодные и спокойные. Собрались они в круг возле Древня: тот держал к ним речь, а они молча, неподвижно внимали. Говорил он на их языке; я так понял, что разъяснял им свой план, который был у него готов заранее, а может, и давным-давно. Потом они словно растворились в серой темени; как раз уже начинало светать.

С башни они, конечно, глаз не спускали, но дозорные притаились где-то в тени, невидимые и неслышные. Другие все ушли на север и как в воду канули, а мы остались сами по себе. Денек выдался мрачный; мы бродили, осматривались и хоронились, как умели, от всевидящих и зловещих окон Ортханка. Искали мы хоть чего-нибудь поесть, ничего не находили, присаживались отдохнуть в укромном местечке и заглушали голод разговорами о том, каково-то воюют на юге, в Ристании, и как нынче дышится прочим разнесчастным Хранителям. Время от времени доносилось, будто с каменоломни, гулкое громыханье, и глухо рушились глыбы, раскатывая эхо в горах.

Под вечер мы отправились взглянуть, что там такое делается. Угрюмый лес гворнов вырос у края долины; другой подступил с северо-востока к изенгардскому кольцу. Подойти ближе мы не отважились, только послушали издали треск, грохот и шумы стройки. Онты и гворны копали пруды и канавы, возводили дамбы: скапливали воды Изена, родников, ручьев и речушек. Мы им мешать не стали.

В сумерках Древень явился к воротам. Он ухал, гудел и, кажется, был доволен. Вытянул свои длиннющие руки, размял ноги и продышался. Я спросил его, уж не устал ли он.

«Устал? – повторил он. – Не устал ли я? М-да, нет, не устал: так, разве что заскорузнул. Сейчас бы испить как следует водицы из Онтавы. А вот поработали мы на славу: перебросали камней и разворотили земли больше, чем лет эдак за сто. Зато, почитай что, и кончили дело. Вы ночью-то держитесь подальше от ворот и от этого, как его, туннеля! Вода оттуда хлынет – поначалу гнилая, мутная, пока не вымоет все пакости Сарумана, а уж потом Изен прикатит чистые, свежие воды». Он еще немного постоял, ковыряя стену и так себе, для развлечения, обрушивая стопудовые обломки.