Возможно, требовалось слишком много от становящихся все более маоистскими Новых Левых и — все более коммерческой контркультуры: и те, и другие обладали слишком большой склонностью к действию и все более глубоким недоверием к теоретическим идеям, чтобы включить в себя социальную экологию как целое. Такой термин, как «иерархия», редко используемый в риторике Новых Левых, был широко распространен в радикальных дискуссиях конца 60-х и оказался соответствующим новому движению, а именно феминизму. Категория иерархии с ее определением женщины как жертвы «цивилизации», ориентированной на мужчин, независимо от ее «классового положения» и экономического статуса, оказалась особенно подходящей для ранних феминистских анализов. Социальная экология все больше перерабатывалась ранними радикальными феминистскими авторами в критику иерархических форм, а не просто классовых форм.

В широком смысле, социальная экология и ранний феминизм прямо бросили вызов марксисткой ориентации на экономические основания в социальном анализе. Они воспроизводили антиавторитарную перспективу Новых Левых с более четким и более выраженным выделением иерархического доминирования. Приниженная позиция женщин как рода и статусной группы делалась очень явной на фоне ее кажущегося «равенства» в мире, управляемом правосудием неравенства равных. В то время как Новые Левые преобразовывались в марксистские секты, а контркультура трансформировалась в новую форму розничной продажи, социальная экология и феминизм распространяли идеал свободы, выходящий за рамки всех созданных недавно границ. Иерархия как таковая, в форме способов мышления, основных человеческих отношений, социальных отношений и взаимодействия общества с природой, могла быть высвобождена из классового анализа, который скрывал ее в экономической интерпретации общества. Историю теперь можно исследовать в терминах, понятных всем, таких, как свобода, солидарность и эмпатия какого-либо рода; на самом деле потребность быть действующей частью природного баланса.

Эти интересы уже не были специфическими для особого класса, рода, расы или национальности. Это были универсальные интересы, разделяемые всем человечеством в целом. Не то чтобы экономические проблемы и классовые конфликты можно было игнорировать, но ограничение только ими оставляло искаженные чувства и отношения, с которыми следовало бороться и которые следовало исправлять, используя более широкие социальные перспективы.

В терминах, которые были более выразительными, чем любые другие, сформулированные в 60-х или раньше, революционный проект мог теперь быть четко определен как уничтожение иерархии, регармонизация отношений человека с природой путем регармонизации отношений человека с человеком, достижение экологического общества, структурированного на экологически проверенных технологиях и демократических общинах типа «лицом к лицу». Феминизм сделал возможным определить значение иерархии в очень экзистенциальной форме. Срисованный из литературы и языка социальной экологии, он изобразил иерархию при помощи статуса женщины во всех классах, занятиях, социальных институтах и семейных отношениях конкретной, видимой и мучительно реальной. Он показал ужасные жизненные условия, в которых страдали все люди, и особенно женщины, он разоблачил неуловимые формы иерархии, существовавшие в детской, спальне, кухне, на игровой площадке и в школе, а не только на рабочем месте и вообще в общественной сфере.

Следовательно, социальная экология и феминизм логически переплетаются друг с другом и дополняют друг друга в процессе демистификации. Они разоблачили демонического инкуба, извращавшего любое продвижение «цивилизации» ядом иерархии и доминирования.

Поле деятельности, даже большее, чем предложенное ранними Новыми Левыми и контркультурой, было создано в середине 60-х и предлагало развитие разработок, образовательной деятельности и серьезной организации с целью «достучаться» до всех людей без исключения, а не только части популяции.