Призванная колокольчиком горничная сказала, что для беседы барыня велела гербовую залу подготовить и что именно туда служивых из приказа направят, как только они появятся. При словах «гербовая зала» я едва не рассмеялась. Вот ведь провинциальная комедия! Меня переполнял хороший сыскарский кураж. Перфектно.

Герб там действительно был, в зале этой, обшитой лакированными дубовыми панелями от пола до потолка. Последний украшала медная люстра, висящая над столом. Обстановка походила на убранство рыцарского заграничного замка, как их принято показывать в фильмах. Я даже прикинула, что здесь вот, под гербом с паровозными шестеренками и куньими хвостами, вполне можно было бы полонянку приковать, чтоб Бесник (он именно такие роли обычно и играет) томился от неразделенной любви на этих вот пристенных сундуках, расставленных по периметру помещения на манер лавок. А ежели сцену батальную предстоит сыграть, так он любое оружие из держалок кованых может выхватить. Вон его сколько: и мечи старинные, и копья, и алебарды.

Велев служанке принести из прихожей мой саквояж, я прошла к столу. Нинель Феофановна, отвернувшаяся при нашем появлении от окна, встревоженно проговорила:

— Неужели дело еще не закончено? Господа, вспомните о приличиях, оставьте семейство наше предаваться скорби.

Обращалась она к Семену, но ответила Мария Гавриловна.

— Ее высокоблагородие считает, что Дульсинея батюшку не убивала.

Вдова всплеснула руками.

— Да как же так?

Машенька принялась капать что-то из другого пузырька, отпаивать барыню. Хороший травяной дух разбавил затхлость помещения. Проветрить тут не помешало бы и за панелями посмотреть, не сдохла ли там какая мышь или даже целая орда зловредных грызунов.

Служанка принесла мой саквояж, я поставила его до поры у ног. Обширный стол был рассчитан на более многолюдное собрание, а нас было шестеро. Я сидела во главе, чтоб видеть всех присутствующих, по правую руку устроился чародей. Прочие заняли стулья слева.

— Дамы, — проговорила я торжественно, — господа…

— Чаю принеси! — перебила барыня, обращаясь к горничной.

Служанка юркнула за дверь. Мы молча ждали. Тишина была тревожной, нагнетающей, грозящей вот-вот взорваться чем-то невообразимым. Мой кураж исчез без следа, сменившись недобрым предчувствием. Что не так? Где-то я все-таки ошиблась?

Теплая рука Семена нашла мою под столом, мои пальцы дрожали. Кашлянув, чародей спросил, глядя в пространство:

— Любопытно, что символизируют паровозные детали на вашем фамильном гербе?

Ему не ответили, только Анна Гавриловна фыркнула.

Но тишина уже была нарушена, и гнетущее чувство отступило. Пожав благодарно мужскую ладонь, я сложила руки перед собой. Вошли слуги, стали накрывать стол к чаепитию, застелили его ажурной скатертью, расставили приборы, горки с пирожными, нарядный самовар. Меня слегка мутило от духоты, потому яства интереса не вызвали.

— А собачка куда подевалась? — спросила я Машу, сидящую ближе всех.

— Маркиза? Ума не приложу.

— Сбежала, наверное, — несколько визгливо сказала Нюта. — Обморочный студень, перестарок. Вы бы, господа столичные чиновники, в своем Мокошь-граде порядок навели. Где это видано — под видом щеночка старуху подсовывать?

Семен Аристархович пообещал непременно разобраться, спросил о приметах продавца. Их знала Нинель Феофановна, и по ее описанию можно было хватать большую половину столичного населения, то есть мужскую его половину.

Слуги ушли, почтительно прикрыв двери. Крестовский сказал негромко:

— Его высокоблагородие Попович Евангелина Романовна, сыскарь чародейского приказа, начинает перекрестный допрос в доме купца Бобруйского на Гильдейской улице и продолжать его будет столько, сколько посчитает нужным.