Темный источник - Дженнифер Макмахон (2021)

– Не может быть, чтобы нельзя было ничего сделать! – пробормотала я. Мои слова словно стайка пузырьков выпорхнули у меня изо рта и устремились к поверхности. – Не может такого быть!

– Отвезите девочку домой и окружите любовью, – сказали врачи. – Дорожите каждой минутой, пока ребенок еще с вами, потому что чудес не бывает.

Маленькая Маргарет хрипло, тяжело дышала у меня на руках.

И я мысленно поклялась, что не дам ей умереть.

3 апреля 1930 г.

Уилл говорит, мы должны смириться с неизбежным. Смириться и быть готовыми. Но разве можно смириться со смертью единственного, долгожданного ребенка? Его слова меня нисколько не убеждали, больше того, они казались заученными и неискренними. Он повторял их снова и снова, словно актер, который плохо играет доставшуюся ему роль. При других обстоятельствах я, быть может, даже рассердилась бы на него, но сейчас мне было его просто жаль – таким несчастным он выглядел. Щеки у него ввалились, волосы спутались, под глазами залегли черные тени.

– Но почему?! – сказала я однажды. – Почему мы должны смириться? В конце концов, это неправильно и несправедливо.

– Такова, как видно, Божья воля, Этель.

– А я не хочу, не хочу верить в такого Бога! – воскликнула я.

Уилл открыл было рот, чтобы что-то возразить, привести какие-то доводы, но так и не сказал ни слова. Повернувшись, он нетвердой походкой вышел из комнаты.

Должно быть, именно Уилл пригласил ко мне преподобного Бикфорда. Наверное, он думал, что священник сумеет как-то меня утешить, успокоить, на худой конец – подобрать подходящие цитаты из Священного Писания, за которые я смогла бы уцепиться как за соломинку, но из этого ничего не вышло. Я только крепче прижала к груди Маргарет и, крепко зажмурив глаза (наверное, я сделала это потому, что руки у меня были заняты и я не могла заткнуть уши), вежливо, но твердо попросила преподобного оставить нас в покое.

Священник вышел, и я услышала, как они с Уиллом говорят на кухне. Преподобный сказал:

– Даже в самых трудных обстоятельствах нам подобает сохранять веру.

И тут я рассмеялась. Или, скорее, зарычала. Мой смех был презрительным и злым.

Потом я отправилась в ванную и спустила до колен свои толстые шерстяные рейтузы. За последние дни мои ноги сплошь покрылись глубокими царапинами и следами от уколов, словно у какой-нибудь Татуированной Женщины, которую показывают как диковину на деревенской ярмарке. Разница была в том, что линии и узоры, которые испещрили мою кожу, были нанесены не чернилами, а кровью. Кое-где рейтузы присохли к ранкам, и теперь, когда я их сняла, царапины снова начали кровоточить, но несильно. Больше всего крови проступило на заглавной М – букве, с которой начиналось выцарапанное на коже левой ноги имя моей дочери. Маргарет. Со всех сторон его окружали целые созвездия красных точек, символизировавшие яйцо ласточки, розу, отель, источник.

Достав булавку, я заново процарапала буквы на бедре, как завороженная глядя на выступившие из ранок рубиновые капельки.

Маргарет.

Маргарет.

Маргарет…

* * *

Вчера, во второй половине дня, я, по обыкновению, вытянулась на кровати, уложив Маргарет себе на грудь. И я, и она то погружались в короткий, непродолжительный сон, то просыпались вновь. Именно так – в нервной, зыбкой полудреме – мы проводили отпущенное нам время. Иногда я прижималась лицом к пушистой головке Мэгги, гладила ее по спине или проводила пальцем по крохотным, острым лопаточкам, которые казались мне зародышами ангельских крыльев.

Ни днем ни ночью я не расставалась с ней, моей ласточкой.

Если ей суждено умереть, думала я, пусть умрет у меня на руках.

Кровать, на которой мы с ней спали, казалась мне похожей на лодку, которую бросают и кружат бурные воды.

Как-то раз в дверь постучали, и я услышала голос Миртл:

– Этель, ты не спишь?

– Нет, – откликнулась я. – Входи.