Последний дракон - Йон Колфер (2020)

– Постараюсь, Хук, но иногда решение должен принять палец, который спускает курок.

Хук сжал переносицу пальцами, мол, «я тут с трудом держу себя в руках».

– Цзян, девочка моя, у нас тут неофициальная операция. И в субординации только одно звено. Делайте то, что вам сказано, до последней буквы. Подавить и дать мне поработать. Ясно?

Однако Цзин Цзян вряд ли сумела бы стать лучшим в мире снайпером-женщиной, если б ее можно было легко запугать.

– Я тебя услышала, Хук. И я понимаю, что у тебя в похотливых яйцах тестостерон играет. Но если этот Верн – настоящий живой дракон, есть вероятность, что поработать он не даст. Есть вероятность, что мне придется принять мгновенное решение. Согласен, констебль?

Хук кивнул. Он знал, что убить с расстояния – лучший во всех отношениях вариант, но часть его не хотела закончить эту историю подобным способом, даже если б на кону не стоял большой куш.

«У нас тут библейское дело, – подумал констебль. – Будет обидно завершить его издали».

В жизни ведь выпадает не так много эпичных ночей. Может, ему и этой девчонке Харди удастся забить Верна до смерти голыми руками.

«Забить дракона до смерти. Это точно будет нечто».

«А еще – похотливые яйца».

«Звучит».

Глава 19

Верн с помощью Боди Ирвина добрался до причала, который и назвать-то так было сложно, настолько он зарос узловатыми корнями кипарисов, разноцветными спорами и занавесями мха. Чинить его Верн не собирался – не хотел подавать идеи местным, что тут можно причаливать. Одной из любимых уловок дракона было лежать на мелководье и пробивать вмятины во всяком днище, что подплывало слишком близко. Уже сотню лет развлекался подобным образом. Делал «предупредительные выстрелы», как он их называл.

«Воды здесь коварны, ребятки – к суше без перфораций не пройдете».

И поэтому экскурсионники обходили Боар-Айленд стороной ввиду небезопасной стоянки. Очень уж много подводных камней и корней. А если не достанут водные хищники, то справятся крупные кошки с кабанами на самом острове. Как Бермудский треугольник для деревенщины – на Боар-Айленде и в окрестностях пропадали люди. И молва о чудовище Хани-Айленда ширилась.

Хани-Айленд, который вообще не при делах. Люди даже острова отличить не могли.

В общем, смысл был в том, что проход едва ли кто-то знал.

Лазейку знал Ваксмен, и теперь секрет передался юному Пшику.

Верн вздохнул.

Ваксмен.

Старый ублюдок, черт побери, стал хорошим другом. За меньше сотни лет Верн сблизился с могваем куда больше, чем с кем-либо из своих. Многолетний опыт подсказывал: прежде, чем боль хоть сколько-то притупится, пройдут десятилетия, но и тогда скорбь его все равно не оставит. Особенно, если учесть, как именно сыграл в ящик друг.

«Я пробыл в печали дольше всякого живого существа, – подумал Верн. – Ну не жопа ли это».

Он поморгал внутренним веком, прочищая глаза от клейкого налета, за который надо было благодарить утечку у «Экксон» в семидесятых и химию, что пропитала каждую молекулу воды в штате и рассеется через миллион лет. Зрение прояснилось, Верн увидел рассекающую гладь посреди реки моторную «Жемчужину» и Пшика, который рулил так, будто плевать, кто смотрит.

– Постоянно ему говорю, – пожаловался Боди Ирвину дракон, – тише воды. В этом весь, мать его, смысл.

– Подростки, – отозвался Боди, поддерживая вес Верна плечом. – Только дай им в руки двигатель, и весь здравый смысл коту под хвост.

– Потому что звук над болотом разносится как та еще мразь, – продолжал Верн. – Пролетает как плоский камешек. Клянусь, мне почти каждую ночь музыку из твоего заведения слышно.

– Нравится? – спросил Боди, надеясь на положительный ответ.

– Тяжеловато, на мой вкус. У вас там, в музыкальном аппарате, часом, не завалялось Линды Ронстадт?

– Думал о ней, – сказал Боди. – Немного скучновата, не кажется?

– Не кажется, – сказал Верн.