– Ну и задачку ты мне задал! – с укоризной сказал он. – Помнишь, в прошлом году один мужик в нашем районе жену с тещей убил, на куски разрезал и по всему городу разбросал? Клянусь, мне с ним проще общаться было, чем с Ольгой Каретиной. Она, как бы тебе сказать… не от мира сего, что ли.

– Может, у нее после потери дочери психическое расстройство наступило?

– Нет, с головой у нее все в порядке! Логика работает отменно. А насчет дочери я так и не понял – огорчилась она или восприняла убийство Луизы как неизбежную потерю, как появление морщин в старости. Ольга, на мой взгляд, не очень-то любила дочь. У них, часом, одного любовника на двоих не было? Нет? Тогда я не знаю, в чем тут дело.

– Федя, тебе не кажется, что в портретах матери и дочери есть некое символическое противостояние? Мать – строгая дама, а дочь – раскованная полуголая нимфа?

– Я вижу, ты уже успел нахвататься искусствоведческой дури! Забудь о символизме. Не наш профиль. Мы с тобой практики от сохи, так что оставь высокое искусство высоколобым специалистам, способным отличить модернизм от постмодернизма.

– Кто из нас нахватался «умных» слов, это еще вопрос. Перейдем к делу, возьмемся, так сказать, за ручки сохи. Что мамаша Каретиной говорит о похищенных деньгах? Когда она заявление напишет?

– Никогда! Ты знаешь, что она мне про деньги сказала? «Если у Луизы были деньги в тумбочке, то это вы их украли». Приехали на осмотр места происшествия и свистнули мани-мани. Как тебе такой поворот?

– Ты сказал ей про отпечатки пальцев?

– Сказал! Это еще больше убедило ее в том, что деньги украли мы. Каретина рассуждает так: у моей дочери собрались в гостях порядочные молодые люди, на кражу неспособные, а вы, менты, только и смотрите, где бы урвать да поживиться. У нее и пример есть – икра на столе. «Гостям моей дочери незачем было ложкой икру есть. А вот вы, когда в квартире никого не было, всю икру ложкой вычерпали, ни икринки не оставили». Согласись, так оно и было! Я об этой проклятой ложке позабыл, а она углядела, что кто-то столовую ложку в вазочке из-под икры оставил.

– Так она будет писать заявление?

– Я же сказал – нет! Цитирую: «Деньгами Луизу не вернешь, а бросать тень необоснованных подозрений на ее друзей я не хочу. Тем более что я уверена, что деньги украли вы, а теперь хотите раскрыть преступление, которое сами же и совершили».

– Вот так номер! Без ее заявления нам никто уголовное дело не возбудит. Чудны дела твои, Господи! Вор есть, кража раскрыта, а привлекать некого. Что еще интересного она тебе поведала? Про кортик спрашивала?

– По-моему, это единственное, что ее интересует. Она после разговора со мной поехала в прокуратуру – требовать, чтобы ей этот кортик вернули.

– После вазочки с икрой я уже ничему не удивлюсь. Потребовать вернуть кортик – вполне логичный поступок. Дочь уже не вернешь, а гадать на чем-то надо. Как говорится, потери надо стойко переносить и двигаться дальше.

– Была у меня похожая история. Одна женщина родила сына от мужика, которого со временем возненавидела. Сын, когда вырос, внешне стал копией отца. И мать, как потом призналась, стала в душе его ненавидеть, хотя сын ей ничего плохого не делал, наоборот, любил ее больше всех на свете. Сына посадили на шесть лет. Он ей пишет: «Мамочка!», она в ответ: «Сыночек, солнышко мое!» Со мной эта женщина разоткровенничалась и говорит: «Пока он в заключении, он мне сын, а как вернется… Для нас обоих лучше было бы, чтобы он после зоны домой не возвращался. На расстоянии я его буду любить, а рядом – нет».

– Была у меня мысль, что Луиза и мать стали настолько далеки друг от друга, что превратились в чужих людей, вынужденных жить в одной квартире. Насчет ненависти, уходящей корнями в прошлое… Тут я связи не усматриваю. Луиза – не сын, копией отца она при всем желании не будет.

– Кто ее настоящий отец, ты не выяснил?