Портрет обнаженной - Геннадий Сорокин (2021)

– Зачем? – пожал я плечами. – К убийству он отношения не имеет, а копаться в прошлом Ольги Каретиной просто так, из любопытства, у меня ни желания, ни времени нет.

– Что дальше будешь делать? – спросил Садыков. – У тебя какие-нибудь зацепки есть?

– Есть, но пока о них рано говорить.

– Андрей, – решил переменить тему коллега, – говорят, ты с Плахотей в пятницу повздорил? Смотри, он мужик злопамятный, при случае постарается отыграться на тебе.

– Когда он станет начальником уголовного розыска областного УВД, тогда я начну его опасаться. А пока он для меня никто, так себе, хрен с бугра… Ты мне, Федя, лучше вот что скажи: чем отличается модернизм от постмодернизма?

– Издеваешься? Это ты с людьми искусства общаешься, а у меня целыми днями бичи, рванье, хулиганье да воры с грабителями. Но тебе, как известному знатоку современной живописи, я скажу свое мнение. Модернизм – это когда ты вместо «Волги» купишь «Тойоту» и будешь на ней по ресторанам рассекать. Шик-модерн! Девочки, шампанское, в любой комиссионке для тебя дефицит под прилавком припрятан. Постмодернизм – это когда ты прозреешь, продашь «Тойоту», пересядешь на «ушастый» «Запорожец» и поедешь в глухую деревню скотником работать. Или я не прав?

– Слово «постмодернизм» я сегодня от тебя в первый раз услышал. При случае поинтересуюсь, что это термин на самом деле означает. Пока, друг мой! Будут новости по Каретиной, звони.

От Садыкова я поехал в «Папин мир», покрутился у магазина, пытаясь понять, что связывает события прошлой пятницы с убийством Луизы. Я уже было нащупал нить, как мои размышления прервали двое мужиков в войлочных спецовках.

– Парень, ты не знаешь, почему магазин закрыт? – спросил один из них.

– Облисполком постановил, что больше здесь спиртным торговать не будут. Кончился «Папин мир»!

– Вот ведь козлы, что творят! – с презрением сплюнул мужик. – Закрыли, говоришь, «Папин мир»? «Мамин мир» из него делать будут, кефир-простоквашу продавать? Ну-ну, посмотрим, куда эта кривая дорожка заведет.

Я еще раз взглянул на двери магазина и поехал в отдел.

Вечером я решил заняться планированием дальнейшего расследования убийства Луизы.

«В ближайшее время никто не освободит меня от этого дела, так что надо начинать все сначала, но уже с новых исходных позиций, – решил я. – Отбросим мать Луизы как потенциального свидетеля и сосредоточимся на участниках вечеринки. Один из них – убийца, и не факт, что это Кутикова».

На тетрадном листе я нарисовал круг, в центре которого написал «Луиза». Слева от него, в столбик, перечислил всех, кого мы уже отработали: Чистяков Андрей, Чистякова Елена, Долженко, Веселов. Справа я поместил Шершневу, Кутикову и Лапшину. Под ними дополнил: Осмоловский, Волков.

«Волков – это пример того, что к незнакомым людям надо относиться с осторожностью и недоверием. При допросе Волкова я испытывал к нему симпатию, вошел в его положение, и вот она, благодарность! Он ни слова не сказал о портрете голой пионерки, а от него столько нитей в разные стороны ведет! Наверняка пионерку они рисовали с Кутиковой. Луиза надавила на подругу, и она не смогла отказать. Потом она прозрела, как постмодернист при виде «Запорожца», и могла затаить на Луизу смертельную обиду… В портрете пионерки что-то есть, но с какой стороны к нему подступиться? Кутикова отпадает. Она будет последним звеном в расследовании, для разговора с ней надо иметь все карты на руках. Кто остается? С кого начать: с Осмоловского или с Волкова?»

В настольном откидном календаре я сделал пометку: «Все об Осмоловском. Айдар».