Портрет обнаженной - Геннадий Сорокин (2021)

Как-то, примерно год назад, я побывал на приеме у одного большого начальника. Время нашей встречи было согласовано, о моем прибытии доложил секретарь, но когда я вошел, начальник разыграл передо мной целую комедию. Не отрываясь от бумаг, он выслушал мой доклад о явке, неспешно поднял голову, задумчиво посмотрел в угол кабинета, потом перевел взгляд на меня, сфокусировав изображение. Несколько секунд в недоумении рассматривал меня, словно пытался понять: «Кто это? Как этот человек оказался в моем кабинете?» Я повторно представился. Хозяин кабинета кивнул: «Да-да, я вспомнил!» – и предложил занять место у приставного столика. Столь необычное начало разговора должно было продемонстрировать, что в глазах большого начальника я – никто, и звать меня – никак, и мое мнение хозяина кабинета никогда не заинтересует.

Я ждал появления участкового и подготовился к нему.

«На меня лицедейство большого начальника впечатления не произвело, а на Бирюкова оно должно подействовать как красная тряпка на быка», – решил я.

– Я тебя русским языком спрашиваю, – начал нервничать участковый, – ты зачем мою племянницу вызвал?

Я задумчиво осмотрел Бирюкова, достал сигарету, прикурил.

– Ты что, оглох? – зарычал Бирюков. – Я тебе сейчас уши прочищу! Мальчишка! Хам!

– Во-первых, – спокойно ответил я, – Татьяна Лапшина является совершеннолетней. Во-вторых, действующим Уголовно-процессуальным кодексом участие родителей при допросе несовершеннолетнего свидетеля не требуется. В-третьих… – Участковый дернулся, словно я неожиданно хлестко и звонко щелкнул у него перед носом ковбойским бичом. – В-третьих, – отчеканил я, – если я услышу еще хоть один вопрос, касающийся гражданки Лапшиной, то сегодня же доложу рапортом начальнику уголовного розыска области о вашем вмешательстве в расследование резонансного убийства.

– Я пришел по-человечески поговорить! – сбавил обороты Бирюков. – Мы же в одном отделе работаем, неужели я не могу о племяннице узнать?

– Видит бог, я не хотел! – жестко отрезал я, достал лист бумаги, авторучку и начал вслух проговаривать заголовок рапорта. – «Начальнику Управления уголовного розыска областного УВД…»

– Да пошел ты! – огрызнулся Бирюков и вышел из кабинета.

Я отстучал по столу веселую дробь и, безбожно фальшивя, пропел: «Имя ты мое услышишь в звонком топоте копыт».

В ответ на мое вокальное выступление зазвонил телефон. Я с готовностью снял трубку.

– Зайди! – велел Малышев.

Я скомкал рапорт, выбросил его в корзину и поднялся к начальнику милиции.

– Что тебя с Бирюковым мир не берет? – раздраженно спросил он. – Зачем ты его племянницу вызвал?

– Я подозреваю ее в убийстве Каретиной, – серьезно ответил я.

– Чего? – вытаращил глаза Малышев.

– Шучу! – успокоил начальника я. – Она присутствовала на вечеринке у Каретиной. Я допросил Лапшину как свидетеля, не более того.

– Андрей, если еще раз мне Бирюков на тебя пожалуется, я вам обоим по выговору дам. Я не позволю у себя в отделе базарные склоки разводить. Ты меня понял?

Я заверил Малышева, что более понятливого подчиненного у него не будет до конца карьеры, и ушел заниматься своими делами.

Вечером по дороге домой меня осенило: