Афера для своих - Геннадий Сорокин (2021)

Санитар, недолго думая, дал ей пощечину, отобрал продукты. Кайгородова завизжала на всю больницу, стала кататься по полу. Она обозвала санитара такими словами, за которые в мужской зоне без разговоров лишают жизни. Сбитый с толку медработник поднял ее на ноги, затащил за волосы в служебное помещение, пару раз врезал кулаком в живот, но потом уступил и один банан отдал.

Ночью дежурные санитары подняли Елену с постели, завели к себе.

– Что за концерт ты устроила? Профилактику захотела?

– Если сейчас вы для меня чифирь не заварите и сигарету не дадите, я расскажу ментам, что вы с молоденькими девчонками по ночам вытворяете. Парня, что мне передачку принес, видели? Он вас обоих посадит.

Санитары посмеялись над такой глупостью, но бить Кайгородову не стали. Елена расценила это как победу над медперсоналом и стала потихоньку наглеть: покуривать в женском туалете, воровать продукты у соседок по палате. А еще она до мелочей продумала план, как ей не просто вырваться на свободу, а обеспечить себя крышей над головой, сносной едой и маленькими развлечениями. Центральной фигурой в ее плане был Киселев.

Придя на очередную встречу, Олег спросил:

– После выписки куда пойдешь?

Елена грустно вздохнула, и в этом вздохе была такая обреченность, что у молодого оперативника дрогнуло сердце: он понял всю бестактность своего вопроса. Чтобы загладить вину, Олег перевел разговор на другие темы. Он стал рассказывать Кайгородовой о себе, о спортивной юности, об учебе в институте. Киселев не заметил, как наркоманка осторожно, ненавязчивыми наводящими вопросами выведала у него все, что ей было нужно: с кем живет, кто у него друзья, была ли девушка, какие у него отношения с Ефремовым.

Разоткровенничавшись, Киселев не заметил, как вернулся к началу разговора.

– Чем будешь после выписки заниматься? – спросил он.

– Повешусь, – спокойно, как о чем-то само собой разумеющемся, ответила Елена. – Скручу в хозяйственном дворе веревку, выберу березку постройнее и вздернусь.

– Ты… ты… это…

Олег не нашелся что сказать, как объяснить молодой девушке, что жизнь после выписки вовсе не заканчивается, а, наоборот, только начинается.

– Я – конченый человек, – грустно сказала Кайгородова. – Мне некуда идти. Квартиру, которая осталась от родителей, брат давно «проколол» – продал, деньги потратил на наркотики. На улице я жить не смогу, в притоны возвращаться не хочу. Понимаешь, – девушка сквозь набегающие слезы посмотрела в глаза оперативнику, – мой брат и его дружки везде найдут меня и заставят колоться. Я никуда от них не денусь, не смогу начать новую жизнь. Не грусти по мне. Я давно умерла. От меня осталась только оболочка.

Наркоманка положила теплую ладонь на руку Киселева, и оперативник почувствовал, что сам готов расплакаться от жалости к несчастной девушке и от собственного бессилия. Что он мог сделать? Поубивать-пересажать дружков брата Кайгородовой, увезти ее в другой город, устроить на работу… Ничего он не мог. Материальных возможностей вырвать Лену из лап улицы у Олега не было.

– Я что-нибудь придумаю, – пробормотал Олег, встал, пошел на выход.

– Подожди, – тихо, одними губами сказала Кайгородова.

Киселев замер, обернулся проверить, не послышалось ли ему. Едва заметным движением Кайгородова позвала Олега за собой. Они вошли в служебный коридор, случайно оказавшийся незапертым. Девушка прильнула к оперативнику и прошептала:

– Поцелуй меня. Я хочу, чтобы последний раз в жизни меня поцеловал сильный и честный мужчина. Один поцелуй, и я пойду.

Киселев взахлеб целовался с наркоманкой, пока дежурный санитар не выставил их в фойе. По дороге домой Олег решил: «Я не дам ей умереть. Ни за что не дам».

В последний четверг января, за день до выписки, к Кайгородовой приехал Ефремов. Под честное слово он вывел Елену на прогулку. В больничном дворике они сели на веранде. Игорь дал наркоманке закурить.