Проклятая игра - Клайв Баркер (1985)

– Он ее убил?

– Он? Нет. Его руки чисты. Из них можно пить молоко.

– Я позвоню в полицию.

– Нет!

Уайтхед сделал несколько опрометчивых шагов сквозь стекло, чтобы схватить Марти за руку.

– Нет! Никакой полиции.

– Но ведь кто-то умер.

– Забудь ее. Сможешь спрятать тело позже, а? – Его тон был почти заискивающим, дыхание – теперь, когда он находился близко, – казалось ядовитым. – Ты ведь сделаешь это, правда?

– После всего, что вы натворили?

– Маленькая шутка, – сказал Уайтхед. Он попытался улыбнуться; его хватка на руке Марти была словно тиски. – Ладно тебе, шутка и все.

Он был похож на алкаша, который цепляется к прохожим на углу улицы.

– Я для вас сделал все, что в моих силах, – сказал Марти, высвобождаясь.

– Ты хочешь вернуться домой? – Тон Уайтхеда мгновенно перестал быть заискивающим. – Хочешь вернуться за решетку и спрятаться там?

– Вы уже пробовали этот трюк.

– Я что, начинаю повторяться? Ох, господи боже. Господь всемогущий. – Он отмахнулся от Марти. – Тогда проваливай. Канай отсюда, ты не в моем классе. – Он вернулся, пошатываясь, к стене, и оперся на нее, словно на костыль. – Какого хрена я рассчитывал, что ты способен держать удар?

– Вы меня подставили, – прорычал в ответ Марти. – С самого начала!

– Я же тебе сказал… это была шутка…

– Речь не только про сегодня. Все это время. Вы мне лгали… покупали мою верность. Вы сказали, вам надо кому-то доверять, а потом обошлись со мной как с дерьмом. Неудивительно, что вас в конце концов все бросают!

Уайтхед резко повернулся к нему.

– Ладно, – крикнул он в ответ, – чего ты хочешь?

– Правды.

– Уверен?

– Да, черт возьми!

Старик закусил губу, споря сам с собой. Когда он снова заговорил, его голос сделался тише.

– Ладно, парень. Ладно. – Старый блеск вспыхнул в его глазах, на мгновение поражение было сожжено новым энтузиазмом. – Если ты хочешь услышать, я скажу тебе. – Он указал дрожащим пальцем на Марти. – Закрой дверь.

Марти пинком отшвырнул с дороги разбитую бутылку и захлопнул дверь. Странно было закрывать глаза на убийство только для того, чтобы выслушать историю. Но эта история так долго ждала своего часа, что ее нельзя больше откладывать.

– Когда ты родился, Марти?

– В 1948 году. В декабре.

– Война уже закончилась.

– Да.

– Ты сам не знаешь, что пропустил.

Странное начало для исповеди.

– Такие были времена.

– Хорошо повоевали?

Уайтхед потянулся к одному из менее поврежденных стульев и поднял его, затем сел. Несколько секунд он молчал.

– Я был вором, Марти, – сказал он наконец. – «Торговец на черном рынке» звучит внушительнее, но суть, полагаю, та же самая. Я мог сносно говорить на трех-четырех языках и всегда был сообразителен. Все складывалось легко.

– Вам везло.

– Везение с этим никак не связано. Люди, которые не умеют управлять удачей, не могут на нее рассчитывать. А я мог, хотя в то время этого не знал. Я, если можно так выразиться, сам творил свою удачу. – Он помолчал. – Ты должен понять: война не похожа на то, что показывают в кино; по крайней мере, моя война была не такой. Европа разваливалась на части. Все пришло в движение. Границы менялись, людей отправляли в небытие: мир был готов к захвату. – Он покачал головой. – Ты не сможешь себе этого представить. Ты всегда жил в период относительной стабильности. Но война меняет правила. Внезапно все складывается так, что ненавидеть – хорошо, приветствовать разрушение – тоже хорошо. Людям позволено показать свою истинную сущность…

Марти гадал, куда их заведет вступление, но Уайтхед только настраивался на ритм своего рассказа. Сейчас не время его отвлекать.