Проклятая игра - Клайв Баркер (1985)

– Ты ведь не так глуп, правда? – спросил он тоном ценителя. – Ты умудряешься добраться до самого центра боли, когда тебе это удобно.

– Это очевидный вопрос. Ты заключил с ним сделку.

– Нет! – прервал его Уайтхед с окаменевшим лицом. – Я не заключал никакой сделки, во всяком случае, не в том смысле, как ты думаешь. Возможно, это было джентльменское соглашение, но его срок давно прошел. Он получил от меня все, что мог.

– И что это было?

– Он жил через меня, – ответил Уайтхед.

– Объясни, – сказал Марти, – я не понимаю.

– Он хотел жить, как любой другой человек. У него были аппетиты. И он удовлетворил их через меня. Не спрашивай, как. Я сам не понимаю. Но иногда я чувствовал его присутствие – будто он смотрел моими глазами…

– И ты ему позволил?

– Сначала я даже не понимал, что он делает: у меня были другие дела. Казалось, я становлюсь богаче с каждым часом. У меня были дома, земля, искусство, женщины. Легко забыть, что он всегда здесь, наблюдает и живет через посредника.

Потом, в 1959 году, я женился на Эванджелине. У нас была свадьба, которая посрамила бы королевскую семью: об этом писали в газетах отсюда до Гонконга. Богатство и Влияние сочетаются браком с Умом и Красотой: идеальная пара. Это увенчало мое счастье, действительно увенчало.

– Ты был влюблен.

– Невозможно было не любить Эванджелину. Я думаю… – В его голосе прозвучало удивление. – Я думаю, что она даже любила меня.

– Что она думала о Мамуляне?

– Вот в чем загвоздка, – сказал он. – Она возненавидела его с самого начала. Сказала, что он слишком пуританин, его присутствие заставляет ее постоянно чувствовать себя виноватой. И она была права. Он ненавидел все телесное, функции тела вызывали у него отвращение. Но он не мог освободиться ни от него, ни от его аппетитов. Это было для него мучением. Со временем ненависть к себе усилилась.

– Из-за нее?

– Не знаю. Возможно. Теперь я думаю, что он, вероятно, хотел ее, как хотел красавиц в прошлом. И конечно, она презирала его с самого начала. Как только она стала хозяйкой дома, война нервов усилилась. В конце концов она велела мне избавиться от него. Это было сразу после рождения Карис. Сказала, что ей не нравится, как он держит ребенка, – а ему, похоже, это пришлось по душе. Она просто не хотела, чтобы он был в доме. Я знал его уже два десятка лет – он жил в моем доме, разделял мою жизнь, – и я понял, что ничего о нем не знаю. Он все еще был тем самым мифическим картежником, которого я встретил в Варшаве.

– А ты его когда-нибудь спрашивал?

– Спрашивал о чем?

– Кто он такой? Откуда взялся? Как обрел свои способности?

– О да, я спрашивал. В каждом случае ответ немного отличался от предыдущего.

– Значит, он лгал?

– И весьма нагло. По-моему, это был своего рода трюк: его представление о салонной шутке – никогда не быть дважды одним и тем же человеком. Будто его вообще не существовало. Будто человек по имени Мамулян был некоей конструкцией, скрывающей что-то совершенно иное.

– Что?

Уайтхед пожал плечами.

– Не знаю. Эванджелина часто говорила: он пустой. Вот что она находила в нем отвратительным. Ее огорчало не присутствие в доме, а отсутствие, его ничтожество. И я начал думать, что, может, мне лучше избавиться от него, ради Эванджелины. Все уроки, которые он должен мне преподать, я усвоил, и больше он был мне не нужен.

Кроме того, он позорил нас в обществе. Боже, когда я думаю об этом, удивляюсь – я действительно удивляюсь, – как мы позволили ему править нами так долго. Он сидел за обеденным столом, и можно было почувствовать чары депрессии, которые он накладывал на гостей. И чем старше он становился, тем чаще говорил о тщете бытия.

Не то чтобы он заметно постарел. Сейчас он не выглядит даже на год старше, чем когда я с ним познакомился.

– Никаких изменений вообще?