Проклятая игра - Клайв Баркер (1985)

– Не в физическом смысле. Но кое-что изменилось – теперь от него исходят пораженческие флюиды.

– Он не казался мне побежденным.

– Видел бы ты его в расцвете сил. Тогда он был ужасен, поверь. Люди замолкали, когда он переступал порог: казалось, он выпивал веселье из каждого, убивал на месте. Дошло до того, что Эванджелина не могла находиться с ним в одной комнате. У нее началась паранойя по поводу того, что он замышляет убить ее и ребенка. Она заставляла кого-нибудь сидеть с Карис каждый вечер, чтобы убедиться, что он не прикасается к ней. Если подумать, именно Эванджелина уговорила меня купить собак. Она знала, что он питает к ним отвращение.

– Но вы не сделали, как она просила? Я имею в виду, вы его не вышвырнули.

– О, я знал, что рано или поздно мне придется действовать, просто не хватало на это смелости. А потом он стал понемногу на меня давить, чтобы доказать, что я все еще нуждаюсь в нем. Это была тактическая ошибка. Ценность новизны домашнего пуританина сильно ослабела. Я ему так и сказал. Сказал, что он должен изменить свое поведение или уйти. Он, конечно, отказался. Я знал, что так и будет. Все, что мне требовалось, – предлог, чтобы разорвать нашу связь, и он дал мне его на блюдечке. Оглядываясь назад, я понимаю, что он чертовски хорошо знал, что я делаю. Как бы то ни было, в итоге я вышвырнул его вон. Ну, не я лично. Той все сделал.

– Той работал на вас лично?

– О да. Опять же, это была идея Эванджелины: она всегда защищала меня и предложила нанять телохранителя. Я выбрал Тоя. Он был боксером и очень честным малым в придачу. Мамулян не производил на него впечатления. Он никогда не испытывал ни малейших угрызений совести, высказывая свое мнение. Поэтому, когда я велел ему избавиться от этого человека, он так и сделал. Однажды я пришел домой, а картежника уже не было.

В тот день я дышал спокойно. Будто носил камень на шее и не знал об этом. Внезапно все исчезло: от легкости у меня закружилась голова.

Все опасения относительно последствий оказались беспочвенными. Мое состояние не испарилось. Без него я был так же успешен, как и раньше. Вероятно, даже больше. Я обрел новую уверенность.

– И больше вы его не видели?

– О нет, я его видел. Он возвращался в дом дважды, и каждый раз без предупреждения. Похоже, дела у него шли не очень хорошо. Не знаю, что произошло, но он каким-то образом утратил магическое прикосновение. В первый раз он вернулся таким немощным, что я едва узнал его: выглядел больным, от него воняло. Увидев его на улице, ты перешел бы дорогу, чтобы избежать встречи. Я едва мог поверить в преображение. Он не хотел даже войти в дом – не то чтобы я ему не позволил, – все, что ему требовалось, это деньги, которые я ему дал, а потом он ушел.

– И оно было подлинным?

– Что именно?

– Представление нищего: оно было настоящим, не так ли? Я имею в виду, это была не еще одна сказка?

Уайтхед поднял брови.

– Столько лет… Я никогда об этом не думал. Всегда предполагал… – Он остановился и начал снова, но уже по-другому: – Знаешь, я не слишком утонченный человек, хотя внешне все выглядит иначе. Я – вор. Мой отец был вором, и, вероятно, его отец тоже. Вся культура, которой я себя окружаю, – фасад. Вещи, которые я перенял у других людей. Привил себе хороший вкус, если можно так сказать.

Но через несколько лет такой жизни начинаешь верить в собственную вывеску, думать, что на самом деле ты искушенный, светский человек, и стыдиться инстинктов, которые привели тебя туда, где ты находишься, потому что они – часть постыдной истории. Вот что случилось со мной. Я потерял всякое представление о том, кто я такой.

Думаю, вору снова пора сказать свое слово: пора мне использовать его глаза и его инстинкт. Ты сам меня этому научил, хотя, видит Бог, сам того не знал.

– Я?

– Мы с тобой одинаковые. Неужели ты не понимаешь? Оба воры. Оба жертвы.

Жалость к себе в словах Уайтхеда была слишком велика.