Черная осень - Галина Гончарова (2021)

И рыбка. Сушеная. Погрызть – милое дело.

Яна крепко обняла женщину.

– Благодарю, жама.

Впрочем, объятиям Прасковья предпочла еще один кредитный билет. Крупный такой, четвертную…

Низко поклонилась.

– Благодарствую, тора Яна.

– Фершал ничего не сказал?

– Васятка за ним приглядел, говорит, он еще водки купил, дрыхнет теперь…

– Тьфу…

Яна брезгливо поморщилась. Гнать бы такую алкашню из профессии, только вот кого на его место? Ты поди кадры подготовь, да выучи, да условия предоставь… помнила она, как в России старались заинтересовать молодежь деревенской жизнью. Программы всякие, спонсорство…

Не особенно оно помогало!

В деревне ж как?

Вкалывать требуется! Выходные там, праздники, а корове плевать, она неграмотная. У тебя Рождество или, там, Пасха, а ее все равно доить надо. Хоть ты над ней молись, хоть постись, а сена не запасешь – так и подохнет. И на поле вкалывать кверху попой…

Это вам не тяп-ляп-менеджеры, которые при удаче могут вообще не работать.

Видела Яна и таких. В универмаге неподалеку от ее дома как раз такая деревенская деваха работала, по уши счастливая, что из родной деревни вырвалась. Работы от нее дождаться было нереально. Разве что облает вдоль и поперек!

– Еще вот это, тора…

Прасковья на радостях была награждена еще одной четвертной.

На холстинке лежали травы, которые отлично были знакомы и самой Яне. Чабрец, душица, исландский мох, зверобой… перечислять все было долго. Но Яна знала и как применять, и где…

– Спасибо тебе.

– Пусть Единый вас сбережет, тора.

Яна потерла лоб.

Она, конечно, уходит. Но…

Имеет ли она право уйти вот так? Или надо хоть какой совет дать тетке? Вроде не дура, понять должна.

– Прасковья, ты деньги лучше не показывай. Страшные времена идут, темные. Ежели продукты купишь – покупай то, что спрятать можно. Понимаешь? Что в подвале полежит, в сундуке, что прикопать можно, что не отберут… императора, говорят, свергли…

– Да, тора. – Прасковья слушала внимательно, старалась понять. Да и не дура она, просто мышление другое. И – страшно. Такое подумать!

Это как свой гроб выглаживать!

– Власть меняться будет, налеты будут, погромы. Ежели увидят, что ты лучше других живешь… Я бы тебе вообще посоветовала бросать все и бежать, но ты ж не уйдешь отсюда, верно?

– Дом мой здесь, тора. Матушкина могилка. Да и муж сюда вернется…

«Если вернется», – хотелось сказать Яне. Но промолчала. Нечего такой мудростью делиться, за нее и лопатой по хребтине могут протянуть, чтобы не каркала. А потому…

– Деньги не показывай и молчи про них. Ничего такого не покупай, помалкивай и слушай. Если есть возможность что купить не здесь, а в соседнем селе да потихоньку домой принести – так и сделай. А еще лучше – укрытие какое в лесу себе устройте, чтобы чуть что – схватить ребят да и туда. Ни на какие собрания лишний раз не ходи, ничего не слушай. Целее будешь.

– Это что ж… война, тора?

Яна врать не стала.

– Война, Прасковья. Самая страшная, брат на брата пойти может, отец на сына, родные друг на друга руки поднимут, семьи расколет, государство дрогнет. А тебе детей поднимать… вот попомни мои слова, придет время – порадуешься, если обережешься.

Прасковья медленно кивнула.

– Я запомню, тора…

Яна уложила все в принесенный с собой мешок, попрощалась – и ушла.

Прасковья повертела в руках деньги.

А и то…

Госпожа говорила, а она смотрела на тору и понимала – не врет. Может, молчит о чем, но не врет.

– Мам, – высунулся с печи Васятка. – Мы о том году в Змеином Логе хорошую нору нашли, и поместимся, и снаружи не заметит никто…

И рявкнула бы раньше Прасковья, чтобы дети в Змеиный Лог не бегали (ой, не просто так он назван), еще б и подзатыльник отвесила.

А сейчас…

– Завтра сходим с тобой, покажешь, что да как.