Эвакуация - Алексей Сидоров (2021)

– Не знаю, кого он ищет на самом деле, но, похоже, этот блокнот был слишком хорошо знаком Наташе.

– Все-все же зря ты с не-ней т-так…

– С кем? С Наташей?! Это почему?

– Я же вижу.

– Что ты видишь?

– Ну-ну это…

– Что «это»? Пух, кончай говорить загадками! – Я даже покраснел – понял, к чему он клонит.

– Ну-ну, это. То, что ты ее то-того… – Напарник не сказал «любишь», но это само собой подразумевалось.

– Нет, ничего такого нет! Я серьезно. Она не в моем вкусе. И вообще – она убийца. Нам с ней не по пути, сечешь?

Пух внимательно посмотрел на меня, будто сверяя показания полиграфа.

– Как ска-скажешь, но все ра-равно з-зря ты так! – толстяк выжал педаль газа, и машина рванула по улице Ленина.

– Это мне решать, – ответил я, предпочитая глупому разговору вид за окном, в котором все равно ничего не было, кроме сплошной стены тумана, что меня вполне устраивало.

«Вот еще! “Любишь”? Что за фигня?! После всего, что случилось в жизни, я просто не мог никого полюбить. Не имел такого права. Потому что все, кого я любил, или бросали меня, или умирали. Или и то и другое сразу».

Прикрыл глаза. Усталость навалилась многотонным прессом, поэтому я даже не заметил, как заснул.

* * *

22 июля 1994 года,

трасса Киев – Борисполь

Ехать было всего ничего, каких-то полтора часа, а мы с Димкой уже успели рассориться вдрызг. Началось все с того, что он куда-то задевал мой корабль. Ракетный катер, который я смастерил на судомоделировании. Ходил на станцию юных техников за три километра, делал почти два месяца, а потом в один прекрасный день пришел из школы – а катера нет, тю-тю!

И Димка, который старше меня почти на три года, но выглядевший как дошкольник из-за болезни, сделал вид, что не понимает, о чем речь.

Я, естественно, пожаловался родителям.

Его родителям.

Отец у Димки – чиновник в киевской мэрии. Суровый такой мужик, никогда не улыбнется. И, естественно, жаловался не ему вперед, а Наталье Александровне – Димкиной матери, которая работала инженером на заводе. Та меня хотя бы слушала. Александр Андреевич же, как обычно, насупил брови, едва я заикнулся про катер:

– Димка, что ли?! Да что он тебе может сделать? Вон ты какой здоровый вымахал! Дылда! – махнул он рукой. Это еще нормально отделался, мог нарваться и на шлепок – только за то, что пожаловался. Тяжелый, горький и обидный шлепок. Поэтому жаловаться не любил. Но тут – цельный корабль исчез, будто заплыл в Бермудский треугольник. С концами!

А главное – накануне мы с Димкой его запускали в ванной, так Димка его все выпрашивал: отдай да отдай! Я, конечно, стоял на своем: нечего чужие корабли брать, свои надо уметь делать!

И тогда Димка жутко обиделся. Я ведь знал, что он не мог сделать такой же – пальцы не слушались, такая уж болезнь. Дима мог только все испортить, сломать. Как и произошло до этого с Великим Крейсером, на котором я вывел красной краской название «Варяг». Димка сдуру схватил корабль – и бежать в свою комнату. Но в итоге отломил прикрепленную на боку крейсера ракетницу, которую я клеил из картона два дня, а потом еще полдня расписывал масляной краской. Ракетницей я гордился – вышла как настоящая. Из такой, если жахнуть по другому кораблю, тот точно затонет. А Димка ее взял и сломал.

Догнал «брата» в коридоре.

– Отдай! – закричал я. – Этой мой корабль!!!

Димка только улыбался, давя негнущимися пальцами чужую поделку. Я с ужасом заметил, как согнулась еще и антенна на рубке.

– Отдай! – закричал я и резко дернул крейсер на себя.

Димка пошатнулся – а он нечасто ходил без костылей при родителях, и тут же полетел на пол. И, естественно, огласил коридор своими рыданиями.

Мигом явился отец.

Увидел меня.

Глаза вспыхнули.

Ох, и досталось тогда моей заднице – словно утюгом припечатали.

Чуть не взвыл.