Агенты обратились к отцу с предложением, от которого невозможно было отказаться. Уведомили его о проведении расследования в отношении Каймана и о том, что имеют достаточно доказательств для обвинения и отца тоже.

Тот понимал, что это означает. Он мог не просто попасть за решетку, но и потерять все, заработанное за долгие годы, независимо от того, из легальных или нелегальных источников оно было получено.

Отец раздумывал недолго. После второй или третьей встречи с сотрудниками правоохранительных органов он согласился сотрудничать с ними. Для юристов, замешанных в разного рода аферах, принятие таких предложений всегда имело смысл. Они прекрасно ориентировались в юридических тонкостях и знали, когда следует покидать тонущий корабль.

Однако кто-то из подельников Каймана приметил действия отца, готовящего себе спасательную шлюпку. Вероятно, Кайман имел в рядах полиции своих людей, но, возможно, я и ошибаюсь. К слову, отец и сам мог засветиться. Например, обратить на себя внимание, перечисляя все более крупные суммы на заграничные счета, дабы спрятать хотя бы часть нелегальных прибылей…

Так или иначе, Кайман обо всем узнал. И быстро организовал то, что ему лучше всего удавалось.

Итог тебе прекрасно известен, поскольку ты был на похоронах, а потом долгими неделями утешал меня, помогая пережить тот трудный период. Я не была столь близка со своими отцом и матерью, как ты — со своими родителями. Но они по-прежнему оставались родными мне людьми.

К тому же я отдавала себе отчет в том, что случилось на самом деле. Я чувствовала опасность, грозящую как мне, так и тебе. Однако ничем не могла с тобой поделиться.

Знаю, прекрасно понимаю, что ты ответил бы мне и к чему меня склонял бы. Ты не позволил бы скрыть правду.

А может, теперь и позволил бы?

Ведь ты уже стал другим человеком. Жизнь сильно побила тебя. В основном из-за меня. Я осознаю это. Моя вина не подлежит никакому сомнению, но эта запись — не попытка покаяться.

Хочу только, чтобы ты понял.

Я уже упоминала о том, что мои родители научили меня не только прятать сумки под мойкой. И именно это привело к началу всех проблем — моих и твоих.

Я знала абсолютно всё о делах моего отца и дала себе слово, что никогда не воспользуюсь этим. Отказывалась иметь с его деятельностью что-либо общее. Обещала себе, что не позволю всему этому повлиять на нас.

Наполовину я сдержала слово. Увы, лишь наполовину…

Думаю, догадаешься об окончании этого рассказа?

Определись еще раз. Если б все было так ясно, то я не создавала бы нам такие сложности.

Но об этом ты узнаешь из следующей записи. Поверь, у меня есть уважительная причина, чтобы не говорить тебе больше в этот раз. Наберись терпения еще на какое-то время.

Запись найдешь в другом месте — там, куда я входить не намеревалась, а тебе пришлось войти из-за обязательности данного пункта программы.

Оно находится неподалеку от места, куда нас вытащил Блицер.

Наверное, ты помнишь, что я тогда не дезертировала и не упала в обморок. И пролетела вместе с вами, как люкс-торпеда. Ты тоже поспеши, поскольку ровно через двенадцать часов ожидающий тебя файл исчезнет.

Запись закончилась. Я сидел неподвижно. Был так сбит с толку, что мой разум никак не мог собрать воедино все подсказки, переданные Евой. Не знаю, сколько времени прошло, пока в моей голове закрутились нужные винтики.

Я глянул на часы и быстро запомнил, когда окончится назначенный Евой двенадцатичасовой срок.

«Нет, это абсурд!» — подумалось мне. Каким образом она могла определить, когда я открою эту запись? Что следующая не исчезнет и будет ждать меня в обозначенном ею месте…

Тогда почему она так сказала?