Потерянные ключи - Ирина Андрианова (2021)

– И жить здесь мы не будем. Мы уедем. Далеко. Хотя вообще-то не очень. Но это будет глухая деревня с печным отоплением, великолепной природой вокруг и очень маленькой зарплатой.

НТ внимательно посмотрела на меня, пытаясь по лицу угадать, как ей следует реагировать.

– И Костя с Машей едут вместе с нами! – добавил я радостно.

– А когда мы уезжаем? – только и спросила она.

(…)

Приготовления, к неожиданности для меня, оказались недолгими. Точнее, выяснилось, что мне особенно нечего приготавливать. Для солидности мы с Костей, конечно же, в тот же вечер уселись на кухне обсуждать грядущие перемены. Еще раз позвонили директору, задали все оргвопросы. Еще раз поговорили между собой, в присутствии наших молчаливо внимающих жен. Получалось так, что нас с НТ и даже Машу здесь вообще ничего не держало. Мы могли уезжать хоть через пару дней, купив билеты. Деньги на переезд, что немаловажно, у нас еще были: будут ли они на обратную дорогу, если мы захотим вернуться – не факт. Даже скорее всего, что их не будет. Но об этом мы решили не думать.

Костя был необычайно воодушевлен. Вообще в последнее время он говорил в среднем гораздо больше обычного – раза эдак в полтора. И чуть-чуть громче. И более длинными предложениями. Впрочем, мне нравилось его слушать что сейчас, что прежде. Нередко он даже украшал речь экспромт-афоризмами. Например:

– Польза в старении в том, что, чем меньше впереди остается времени, тем меньше возможности совершать ошибки.

Я обратил его внимание, что из этого выходит, что по мере старения наши действия человека все с большей вероятностью будут оказываться правильными – но ведь это не так. Но Костя поправил, сказав, что процентное соотношение ошибок и не-ошибок остается тем же. Просто чисто количественно ошибок станет меньше, как и времени на них. К тому же, продолжал он, с каждым годом «цена» ошибки должна становиться все меньше (а вовсе не наоборот), так как уменьшается продолжительность временного периода для последствий ошибки «на всю жизнь». Из этого получалось, что максимум земного легкомыслия должен проявлять 80-летний старец. Почему-то раньше я этого в старцах не замечал. Однако Костя вполне убедил меня, что сейчас мы можем не бояться принять ошибочное решение. Нам, к счастью, уже не 17 – самый ответственный возраст. И даже не 25. А целых 27. Сколько лет НТ, мы не обсуждали. У нас впереди не так уж много времени, чтобы бояться пожать плоды возможной ошибки.

–И потом, что есть ошибка? – продолжал Костя. – Ошибочный выбор предполагает, что есть другой вариант, правильный. Но чем старше мы становимся, тем меньше у нас остается возможностей для правильных выборов. Как и для ошибочных. Скажи, какой у нас с тобой сейчас альтернативный выбор?

– Не делать ничего. Продолжать по инерции сидеть на том же месте посреди пустоты, – смеясь, процитировал я его же.

– Вот именно. Тема, умоляю – давай сделаем ошибку. В будущем, возможно, и такой возможности у нас уже не будет!

Маша смотрела на него с восхищением. Ловя ее взгляд, я завидовал не Косте, а ей. Среди своих знакомых я не знал человека, который был бы влюблен сильнее. Я пытался представить себе ее чувства. Эту абсолютную осмысленность каждой минуты, посвященной ему. Знать, что тебя так любят – это, конечно, приятно. Но несравнимо чудесней – любить так самому. При условии, конечно, что предмет твоей любви – тоже не против твоего присутствия. Мне хотелось стать ею и чувствовать то же самое. К Косте или к кому-то еще. Предмет в данном случае неважен. Но, увы, я был и пребуду Темой.

– Мы будем жить в квартире, а точнее – в торцевом отсеке деревянного одноэтажного барака, – честно пугал нас Костя. – Комната одна. А вместе с кухней – две. Заметив, что мы не ужасаемся, он сдался: – Зато электричество и дрова – казенные.

Да и как мы могли ужасаться, видя счастливый блеск в его глазах!