Каменные небеса - Нора Джемисин (2017)

Затем он приводит меня туда, где я бывал всего несколько раз, это место внутри здания, где я живу: вестибюль внизу лестницы. Здесь стены не белые; естественным зеленым и коричневым цветам самовосстанавливающейся целлюлозы было позволено цвести как есть. Кто-то засадил это место вьющейся земляникой, которая наполовину в белых цветах, наполовину в зреющих красных ягодах, и это весьма мило. Мы вшестером стоим возле бассейна на полу, ожидая Келенли и стараясь не замечать остальной персонал здания, который входит и выходит, пялясь на нас: шесть коренастых людей ниже среднего роста с пышными белыми волосами и раскрашенными лицами, с губами, сложенными в оборонительно-приятную улыбку. Если тут и есть охрана, мы не можем отличить их от зевак. Когда Келенли подходит к нам, я в конце концов замечаю охранников. Ее охрана идет вместе с ней, не пытаясь скрываться, – это высокие коричневые женщина и мужчина, которые могли бы быть братом и сестрой. Я понимаю, что уже видел их в другие разы, когда к нам приходила Келенли – они болтались позади. Когда она подходит к нам, они отступают.

– Хорошо, вы готовы, – говорит она. Затем она кривится, касаясь щеки Душвы. Ее палец испачкан в пудре. – Правда?

Душва сконфуженно отводят взгляд. Им не нравилось, когда их заставляли подражать нашим создателям – ни в одежде, ни по полу, и уж точно не в этом.

– Это чтобы было лучше, – с несчастным видом бормочут они, возможно, пытаясь убедить себя.

– Это делает вас более подозрительными. Они все равно узнают, кто вы. – Она оборачивается и смотрит на одного из своих стражей, женщину. – Я уведу их смыть это дерьмо. Хочешь помочь? – Женщина просто молча смотрит на нее. Келенли смеется себе под нос. Смех кажется искренне веселым.

Она загоняет нас в нишу для личных потребностей. Стражи остаются снаружи, пока она плещет водой нам в лицо с чистой стороны бассейна уборной и стирает краску впитывающей салфеткой. Она напевает с закрытым ртом. Это означает, что она счастлива? Когда она берет меня за руку, чтобы стереть грим с моего лица, я смотрю ей в лицо, чтобы понять. Взгляд ее становится острым, когда она замечает это.

– Ты мыслитель, – говорит она. Я не уверен, что это должно значить.

– Все мы таковы, – отвечаю я. Я позволяю себе уточнить. Мы должны.

– Именно. Ты думаешь больше, чем обязан. – Похоже, коричневое пятнышко под линией моих волос особо упорное. Она трет его, кривится, снова трет, вздыхает, смачивает салфетку и вытирает снова. Я продолжаю смотреть ей в лицо.

– Почему ты смеешься над их страхом?

Глупый вопрос. Надо было задать через землю, не вслух. Она перестает тереть мое лицо. Ремва бросает кроткий укоризненный взгляд на меня и идет к входу в нишу. Я слышу, как он просит охранницу спросить проводника, не угрожает ли нам солнечный свет без раскраски на лице. Охранница смеется и окликает товарища, чтобы тот передал вопрос, как будто это какая-то чушь. В момент, выигранный для нас этим разговором, Келенли заканчивает оттирать меня.

– А почему бы и не смеяться? – говорит она.

– Ты бы им больше нравилась, если бы не смеялась. – Я передаю нюанс: центровка, волновое сцепление, принятие, умиротворение, смягчение. Если она хочет, чтобы ее любили.

– Может, я этого не хочу. – Она пожимает плечами, отворачиваясь, чтобы еще раз смочить салфетку.

– Ты могла бы. Ты как они.

– Недостаточно как они.

– Больше, чем я. – Это очевидно. Она красива их красотой, нормальна их нормальностью. – Если бы ты попыталась…

Она смеется и надо мной. Это не жестокий смех, инстинктивно понимаю я. Она жалеет. Но под этим смехом ее присутствие внезапно становится спокойным и потаенным, как находящийся под давлением камень за мгновение до того как превратиться во что-то еще. Снова гнев. Не на меня, но из-за моих слов тем не менее. Я, похоже, всегда заставляю ее гневаться.