Королева мести - Джоан Швейгарт (2003)

— Но что же тогда второй сын, более хитрый, который и не собирался выполнять поручение отца? Я знаю, по меньшей мере, одного человека, который так же порочен, как он.

— Он тоже может передумать.

— Теперь я понимаю, — сказала я, но на самом деле все казалось мне слишком запутанным.

Наверное, римлянка видела меня насквозь, потому что строго посмотрела на меня и произнесла:

— Я надеюсь встретиться с тобой снова, подруга, и не только здесь, в городе Аттилы. Не отравляй своей души затеями навредить Аттиле.

— Если Аттила станет править миром, ты быстро передумаешь, — хмыкнула я.

Римлянка тут же сложила ладони и вознесла их.

— Тогда давай помолимся Иисусу о том, чтобы этого никогда не было. Ты слышала о том, что когда люди молятся вместе…

— Прости, но я даже боюсь подумать, что может случиться, если мои боги узнают, как я молилась кому-то другому.

Мы молча посмотрели друг на друга, потом я отвернулась. Я снова подумала о том, каким безбожным стал казаться мне мир с тех пор, как я дошла до Паннонии. Мне была непонятна недальновидность бога римлянки, который призывал свой народ повернуться спинами к врагам, даже если те обнажили мечи. Но разговор об Иисусе, который напомнил мне об Водене и остальных, принес мне облегчение. Мои мысли тут же вернулись в прошлое, и я уже слышала голоса бургундов, летящие ввысь, чтобы достичь ушей богов. Я снова увидела жертвоприношения, залитый кровью алтарь, обмазанные кровью деревья… И все это время наши голоса поднимались до Валгаллы, сливаясь в один голос народа, объединенного кровью и родством душ. И мне стало горько, что, живя тут, в Паннонии, я нахожусь так далеко от своего народа. Собираясь вместе, чтобы страдать и радоваться, молиться или возносить хвалу, мы были так тесно связаны с богами и друг с другом, что эта связь становилась важнее события, которое собрало нас. Отправляясь в путь, каждый из нас увозил с собой ощущение этой священной связи.

Я повернулась к римлянке.

— Я буду рада рассказать тебе о своем народе и о наших богах, — произнесла я и поведала о том, о чем только что думала, и о многом другом.

Римлянка слушала меня, мило улыбаясь. После того, как я закончила, мы долгое время молчали.

— Нет ни одного человека, который был бы только плохим, — прошептала она наконец.

Я словно опустилась с небес на землю и с удивлением посмотрела на нее.

— Вот, например, мой муж. При всем плохом, что он мне сделал, со временем он привязался ко мне. Если я слушаюсь его, он обращается со мной по-доброму. И позволяет мне то, за что другие гунны подняли бы его на смех, если бы узнали.

— Что именно?

— Ну, он разрешает мне писать столько, сколько моей душе угодно. Главное, чтобы я делала это на его языке.

Я подалась вперед.

— Я знаю о письме. Мой друг… рассказывал мне о нем. А что ты пишешь?

Римлянка нарисовала круг пальцем на песке.

— Чаще всего письма.

— И он позволяет тебе рассылать их с посыльными?

Она засмеялась.

— Я пишу их не для того, чтобы рассылать. Люди, которым они адресованы, давно мертвы.

Теперь я смотрела на нее с некоторым беспокойством, думая, что она могла сойти с ума. Все эти разговоры о врагах… и сила, исходящая из ее рук. Мне никогда не доводилось встречать таких людей, как она.

— Когда я только попала в город Аттилы, — продолжила тем временем римлянка, — мне в голову все время приходила одна и та же мысль: как жаль, что я не могу разговаривать со своей семьей. Если бы только рассказать тем, кто меня любил, о моих испытаниях в стане гуннов! Я чувствовала, что схожу с ума, держа в себе свои страдания.

— Да, — перебила я. — Мне хорошо знакомо это чувство.