Шторм войны - Виктория Авеярд (2018)

«Лебедь» – боевой корабль, поворотливый и быстрый. Каюты просты и небогаты, они под стать, скорее, Красным слугам. Тем не менее, мама выглядит в них как дома, столь же уверенно чувствуя себя на узкой, привинченной к полу койке, как и на драгоценном троне. Она не тщеславна, у нее нет порочной бездуховной гордости, которой отличаются большинство Серебряных. Отец, увы, тоже был отмечен этим качеством. Он предпочитал пышные наряды, даже на поле боя. Меня пронзает острая боль; я вспоминаю, как в последний раз видела его живым. Он так и блистал в своих доспехах из синей стали, украшенных сапфирами. Наверное, Салин Айрел нашел какой-то изъян и умело им воспользовался.

Я сердито расхаживаю туда-сюда, чтобы успокоиться, время от времени останавливаясь и заглядывая в маленький иллюминатор. Море словно окрашено кровью. Дурной знак. Я ощущаю знакомый позыв и думаю, что потом надо будет помолиться – в маленьком корабельном храме «Лебедя». Может, это меня хоть немного умиротворит.

– Спокойней. Побереги силы, – говорит мама своим мелодичным, текучим голосом.

Она сидит, поджав ноги и сняв верхнее одеяние с длинными рукавами; от этого мама кажется меньше, чем обычно. Но общий эффект остается прежним, и я, расхаживая туда-сюда, чувствую на себе тяжесть ее взгляда.

Я тоже королева – и не спешу исполнять приказ, хотя бы для того, чтобы выказать характер. Но она права. В конце концов я уступаю и сажусь на скамеечку у стены напротив – очень неудобную, жесткую, привинченную к металлическому полу. Я цепляюсь пальцами за край и держусь крепко. Скамейка дрожит от вибрации корабельных моторов, низкой и гулкой. Я сосредотачиваюсь на этом ощущении и отчасти успокаиваюсь.

– Ты сказала, что есть одна вещь, которую ты не сможешь обсудить, пока мы не окажемся наедине, – говорит мама.

Собравшись с духом, я смотрю на нее.

– Да.

– Что ж, – она разводит руки. – Мы одни.

Мое выражение не меняется, но я чувствую, как от волнения сердце начинает биться чаще. Снова приходится встать, подойти к окну и посмотреть на алую воду. Хотя мамина каюта – самое безопасное место для меня, тем не менее, кажется рискованным повторять то, что я знаю. Кто угодно может подслушать, а потом донести Мэйвену.

Стоя к матери спиной, я заставляю себя заговорить.

– Мы действуем, предполагая, что Мэйвен победит.

Она усмехается.

– Победит в этот раз, ты имеешь в виду. Но не в следующий.

«Когда мы вторгнемся к Норту».

– Да, – отвечаю я. – Но мне кажется, сейчас мы на той стороне, которая проигрывает. Коалиция его брата, монфорская армия…

Ее голос спокоен, в нем нет осуждения.

– Они тебя пугают.

Нахмурившись, я разворачиваюсь к ней.

– Разумеется, пугают. И Алая гвардия тоже.

– Красные? – небрежно спрашивает мать. И закатывает глаза. Я стискиваю зубы, подавляя раздраженный вздох. – На них не надо обращать внимания.

– Такой образ мыслей гибелен, мама, – говорю я как можно тверже.

Это разговор двух королев. Она должна прислушаться.

Но мама небрежно отмахивается. Как будто я – ребенок, цепляющийся за ее юбку.

– Сомневаюсь, – отвечает она. – Воюют Серебряные, а не Красные. Не могут же они всерьез надеяться на победу.

– Однако они продолжают побеждать, – ровным голосом произношу я.

Я сражалась в Причальной Гавани против Самосов и их отряда. В основном он состоял из Серебряных и новокровок, но в нем были и Красные. Опытные снайперы, отличные бойцы. Не говоря уж о солдатах из Норты, которые перешли на другую сторону. Сила Мэйвена – в верности подданных, но что, если их преданность иссякнет? Серебряные разбегутся, и он останется один.

Мама лишь прищелкивает языком, и я скриплю зубами.

– Красные побеждают лишь благодаря союзу Серебряных, – говорит она. – Он быстро рухнет, когда погибнет один из братьев Калоров – или оба.