Шторм войны - Виктория Авеярд (2018)

– Я ошибался. Многие мне это доказали. Вы в том числе, премьер, – говорит Тиберий, взглянув на Дэвидсона. – И вы все. Ваша страна, какой бы странной она ни казалась нам, доказывает, что можно установить новые правила. Добиться равновесия. Как король Норты я хочу понять то, чего не мог понять раньше. И сделать все возможное, чтобы сократить пропасть между Красными и Серебряными. Исцелить раны. Изменить то, что должно измениться.

Я и раньше слышала, как он произносил речи. Например, в Корвиуме. Он сказал примерно то же самое – поклялся изменить мир вместе с нами. Уничтожить разделение между Красными и Серебряными. Тогда слова Тиберия пробудили во мне гордость. Но теперь я знаю, чего стоят его слова и как далеко простираются обещания. Особенно когда на чаше весов лежит корона.

Но, в любом случае, я ахаю, когда он вдруг опускается на колено. Плащ расстилается вокруг – кровавое пятно на фоне мрамора.

Раздаются перешептывания, когда Тиберий склоняет голову.

– Я никого не прошу сражаться за меня. Только вместе со мной, – медленно произносит он.

Черноволосая женщина заговаривает первой, склонив голову набок.

– Мы уже знаем, что вы не из тех, кто посылает вместо себя других, ваше величество, – говорит она. – Это стало ясно вчера ночью. Моя дочь, капитан Вийя, сражалась вместе с вами на Ястребиной тропе.

Тиберий, все еще коленопреклоненный, не говорит ни слова. Он лишь кивает, и на его щеке подрагивает мускул.

В другом конце зала Радис подает знак Дэвидсону, слегка взмахнув рукой. И по галерее проносится легкий сквозняк. Он ткач ветра.

– Ставьте на голосование, премьер, – говорит Радис.

Дэвидсон исподлобья обозревает присутствующих. Интересно, чтó он читает на их лицах. После долгого молчания он выдыхает.

– Хорошо.

– Голосую за, – тут же решительно говорит Радис.

Тиберий, не поднимаясь, быстро моргает. Он удивлен.

Я тоже.

И мое удивление растет с каждым «да», произносимым десятками губ. Я считаю про себя. Тридцать. Тридцать пять. Сорок.

Есть и голоса «против» – поначалу их достаточно, чтобы вселить отчаяние, но несогласных быстро заглушают многочисленные «за», в которых мы так отчаянно нуждаемся.

Наконец Дэвидсон с улыбкой встает. Он пересекает зал и слегка касается плеча Тиберия, прося его встать.

– У вас будет армия.

12. Эванжелина

Пусть даже Монфор красив, я искренне радуюсь, что мы скоро уезжаем. Ведь я еду домой. В Разломы, к Птолемусу и Элейн. От радости я почти не замечаю, что приходится самой укладывать вещи.

Даже Красные понимают, что это ловкий ход. Разломы ближе к Монфору, чем пьемонтская база, не говоря уж о том, что они не окружены территорией Бракена. Наше королевство хорошо защищено. Мэйвен не рискнет атаковать наши земли, и у нас будет время, чтобы собрать силы.

И все-таки у меня по коже весь вечер бегают мурашки. Я едва выношу улыбку Кэла, когда мы выходим во двор перед дворцом Дэвидсона. Иногда я жалею, что у него нет ни на грамм хитрости или хоть здравого смысла. Тогда он, возможно, понял бы, что произошло сегодня утром в Народной галерее. Но нет, Кэл слишком доверчив, слишком добр, слишком доволен собственной речью, чтобы раскусить хитрые маневры Дэвидсона. Исход голосования был предрешен. А как же иначе? Политики Монфора заранее знали, о чем попросит Дэвидсон, и определились с ответом. Еще до нашего приезда было известно, что солдат нам дадут. Все остальное, весь визит – сплошной спектакль. И соблазн.

«Я бы и сама так поступила».

Слова Дэвидсона, обращенные ко мне, сами по себе были искушением. «Еще одна мелочь, которую мы здесь терпим», – сказал он. Он знает про Элейн – и прекрасно понимает, каким образом меня можно поколебать. Хоть на мгновение, но я задумываюсь о том, чтобы отказаться от прежней жизни ради уголка в Монфоре.

Премьер умеет торговаться, мягко говоря.