– Пенчет, – доложил рыбак. – А там вон уже, кило́метрах в трех, Бирюса.

И тогда парень задрал голову к небу, обхватил ее руками и закричал что есть мочи от переполнявших его чувств.

* * *

– А я, значитца, гул слышу с неба. Не поверил сначала. А потому гляжу – и правда самолет. Да еще и садится. Вот так невидаль!

Деревенские, толпой стоя у калитки, взахлеб слушали хозяина. Мужчина разводил руками, отчаянно жестикулируя и стараясь как можно красочнее описать встречу с «небесными гостями». А Михей с Лехой осторожно наблюдали за любопытными зеваками из окна и смеялись от души.

Встреченный ими рыбак по имени дядя Миша сначала опасался парней, но когда узнал их историю – подобрел и позвал в гости. Оказалось, они приземлились у поселка Джогино, что лежал выше по течению Бирюсы от Иванова мыса. Отсюда до дома оставалось не больше тридцати километров. Тетя Ира – жена рыбака – с двумя дочурками лет тринадцати-пятнадцати, поохав и выслушав рассказ парней, от души накормила путников так, что Мишка едва смог выбраться из-за стола. Хозяин ушел растапливать баню, напоследок сказав:

– Не, земляки, никуда сегодня вас не пущу. Отдохнете, в баньке намоетесь – а завтра с утра со свежими силами домой. Потерпите уж ночку.

– Ох, не знаю, – отвечал Михей, который места себе не находил от нетерпения. – Выдержу ли?

– Переживешь, – улыбнулся дядя Миша. – Понимаю тебя, но…

* * *

Через час после обеда сходили к старосте. Пожилой мужчина долго слушал их историю, качал головой, что-то записывая себе в тетрадь. Напоследок пожелал доброго пути. По дороге к дому дяди Миши троих друзей замучила ребятня – мальчишки крутились вокруг с расспросами, и Михею казалось, что от них не будет отбою. Баня истопилась, и добродушный хозяин зазывал троицу поскорее отмыться с дороги.

– Тезка, давайте-ка в баню, пропариться да кости погреть.

– Ну, спасибо, дядь Миш, удружил! – улыбался Михей.

– Давайте-давайте, в самый пыл-жар!

– Ээ-э-эх, я и забыл, что такое баня, – выдохнул Мороз. – Надо же…

– Ну, пойдем, что ли, шишки парить, Леха. А то как чмо болотное, – загоготал Михей. – Глянь на себя. Зарос, запаршивел. Смотреть противно.

– А ты не смотри, – отмахивался Эстет. – Не баба, чтоб на меня заглядываться.

В парной Леха шумно дышал у приоткрытой двери. Баня давалась ему тяжело. В Михея же, наоборот, словно плеснули сил. Загребая ковшом воду, парень, не жалея, лил ее на раскаленные камни в темном зеве печи.

– Дверь закрой, весь жар выпустишь, – ругался он на товарища.

– Не могу, – задыхался Эстет. – Не по мне такие пытки.

– Что, тяжело? Давай-ка на поло́к, спину постегаю. Не херачили тебя никогда березовыми вениками.

– И не надо.

– Надо, надо! – крикнул Михей и принялся охаживать товарища что есть мочи. – Отмыться и отпариться надо, Леха. Мы завтра домой возвращаемся! Слышишь? ДОМОЙ!

* * *

– Женька, оставайся, – говорил дядя Миша за ужином. Пари́ла из горшка пшенная каша, и над столом плавали ароматы разносолов. Хозяин достал бутыль самогона, разлил «по маленькой». Под стопочку разговоры потекли бодрее и непринужденнее.

Мороз улыбнулся и замычал, уплетая за обе щеки кашу. Они будто успели уже о чем-то договориться с хозяином. После бани все словно преобразились – взбодрились и повеселели.

– Женька у нас оставаться решил, – улыбнулся дядя Миша. – Мы тут ему найдем применение. Он – мужик рукастый, с техникой дружит. Нам такие нужны.

– Надо подумать, – почесал в затылке Мороз. – А чего бы нет? Я где осяду – там и дом.

– Да чего думать! У нас тут девок знаешь сколько? Любую выбирай. Тебе не семьдесят лет. Детей еще успеешь сделать.

Этот аргумент, видимо, оказался самым весомым. Улыбка Женьки не знала границ.

– Ну все, дядь Миш, уговорил. Только прям завтра девок покажешь, слышишь?

– Тьфу на тебя, предатель, – захохотал Михей. – На баб, значит, нас променял?