Смерть императора - Александр Старшинов (2014)

Еще одну опасность представляли ложные ворота. Снаружи казалось, что это самые настоящие дубовые створки. Но они никогда не открывались – и скрывали они не вход в город, а глухие стены. Такие ворота иногда удавалось определить без труда – к ним не вело дорог, но одни оказались настоящей ловушкой – все указывало на торный путь, мощеный булыжник тянулся прямиком к воротам. Напрасно Приск утверждал, что, дважды будучи в Хатре, ни разу не видел их створки открытыми.

Траян отмахнулся и отправил фабров установить таран именно здесь: в самом деле, место для штурма было идеальное. Но напрасно «баран» бодал ворота часа три. Все без толку. А потом на римлян сверху полетели горшки с хатрийским огнем – и таран, и фабры вспыхнули факелами. Еще живые, они неслись назад к лагерю, оставляя за собой дымные следы. Добежал один. У входа он рухнул на песок – кожи на нем не осталось – только красное горелое мясо, ни век, ни губ, глаза тоже выжгло. А мясо еще продолжало пузыриться и гореть. Кто-то догадался накрыть несчастного кожей…

Приск отошел подальше и повернулся к Малышу, который буквально остолбенел.

– Ты видел? – спросил шепотом.

Тот сглотнул и с трудом кивнул.

– Вели своим парням накрыться двойными кожами, когда пойдешь к воротам. И сам не забудь.

В тот же день один перебежчик из Хатры – какой-то мелкий служитель при храме – рассказал, цепенея от ужаса, что хатрийцы отрубили голову у статуи Траяна, тело статуи разбили на мелкие кусочки, а голову погребли под алтарем.

– Я слышал, как жрец сказал: больше римский Цезарь не сумеет взять ни одного города…

Рассказ звучал зловеще и даже у Афрания вызвал неприятный холодок под лопатками. Парню велели молчать о случившемся. А чтобы история эта не выплыла наружу, Афраний Декстр велел перерезать перебежчику горло.

Вот только слухи про отрубленную голову Траяна все равно поползли по лагерю.

* * *

После пожара у ложных ворот император решил выбрать, как ему показалось, самое слабое место в стене и приказал сделать пролом.

Малыш буквально надрывался, пытаясь со своими людьми сделать брешь. Наконец фабры сдюжили, часть стены рухнула, и легионеры ринулись внутрь. Всем показалось, что римское упорство наконец вознаграждено…

Приск был одним из первых среди штурмовавших город – кому как не ему, знающему планировку Хатры, идти вперед. Но атакующие сумели миновать только один квартал – сразу же сверху, с крыш, на них полетели горшки с хатрийскийм огнем. Ударяя в цель, горшок воспламенялся, и человек превращался в горящий факел. Для того чтобы метать снаряды с крыши, не требовалось машин – это мог сделать простой житель, даже мальчишка. А в городе заперлось столько народа, что одновременно оборонять стены и дать отпор прорвавшимся в пролом легионерам оказалось нетрудно.

Почти сразу Приска отрезали от своих. С двумя легионерами Шестого легиона (Канес и Проб конечно же, они понимали своего командира с полуслова и только потому смогли уцелеть, что он пробился во второй квартал). Здесь за их спинами стали разбиваться кувшины с вонючей жидкостью, а следом встала стена огня. В углубившихся в город римлян хатрийский огонь не метали. Опасались, видимо, – предположил Приск, – что пожар прорвется внутрь города. То, что их сжигать не будут, еще не означало, что внутри вражеского города трибуну с легионерами удастся уцелеть.

Первым желанием было ринуться назад – к своим. Но прорваться сквозь стену огня мимо сгрудившихся на крышах защитников, скорее всего, не удастся – это Приск понял сразу. Ну что ж… он, человек, убивший Илкауда, оказался на улицах Хатры в западне. Если его узнают – ему конец.

– Нас прикончат… – пробормотал Приск, оглядываясь.

– Двинем по улицам и сбоку к пролому… – предложил Канес.

– Не пробиться… – покачал головой Приск.

– Обольемся водой из фонтана, – снова подал мысль Канес – что ни говори, предприимчивый парень.

– Нет, не водой!