История с привидениями (перевод Александра Крышана) - Питер Страуб (1979)

Всего лишь на мгновение, словно тело Анны Мостин было оболочкой, полупрозрачным саркофагом для другой материи, они увидели извивающуюся и корчащуюся жизнь сквозь кожу мертвой женщины – не просто олень или сова, не тело человека или животного, но распахнутый рот под распахнутым ртом Анны Мостин и тело, сдавленное телесной оболочкой Анны Мостин, – все двигалось, отчаянно и свирепо боролось за жизнь: оно крутилось и менялось, переливаясь, как масляная пленка, и гневно сверкнуло на них в тот момент, когда оставалось еще видимым; затем почернело и угасло – на полу лежала мертвая женщина.

В следующую секунду ее лицо побелело как мел, щеки ввалились, конечности скрючились под ударом невидимого ветра. Женщина распрямилась, словно листок бумаги, брошенный в огонь, сделалась совершенно плоской, все тело свернулось вовнутрь. Она затрепетала и стала усыхать прямо на глазах, сперва вдвое меньше, затем вчетверо, в ней не осталось ничего человеческого, просто клочок искаженной плоти, извивающийся и уменьшающийся под ударами невидимого ветра.

Казалось, сама комната испустила вздох облегчения. Призрачный зеленый свет заливал все вокруг – тысячи крохотных огоньков: останки тела Анны Мостин вздрогнули в последний раз и исчезли, поглотив сами себя. Рики, вытянувшись вперед и опираясь уже на колени и руки, увидел, как снежинки падали на то место, где только что ее тело закрутило вихрем и унесло в забвение.

В тринадцати кварталах отсюда здание, что напротив дома Джона Джеффри на Монтгомери-стрит, обрушилось внутрь. Милли Шин услышала грохот взрыва и, когда подбежала к окну, успела увидеть, как фасад дома Евы Галли свернулся, словно картонка, а затем разлетелся по кирпичикам – вся конструкция рухнула в уже ревущий огонь, прямо в его центр.

– Рысь! – выдохнул Рики.

Дон оторвал взгляд от точки на полу, откуда исчезла Анна Мостин, и увидел воробья, сидевшего на подоконнике открытого окна. Птичка склонила голову набок, разглядывая всех троих. Дон и Рики начали потихоньку подползать к окну, а Питер все смотрел на опустевший пол, и тут воробей вспорхнул и вылетел из окна.

– Неужели конец? – спросил Питер. – Все кончено?

– Да, Питер, – сказал Рики. – Все кончено.

Двое взрослых, взглянув друг на друга, согласно кивнули. Дон поднялся и как бы лениво и нехотя подошел к окну: ничего, лишь уставшая и стихающая вьюга. Он повернулся к Питеру и обнял его.

20

– Как вы себя чувствуете? – спросил Дон.

– Он спрашивает, как я себя чувствую! – Рики сидел, привалившись к подушкам на кровати госпиталя в Бингэмптоне. – В пневмонии мало приятного. Она неблагоприятно сказывается на организме. Желаю вам никогда не болеть ею.

– Постараюсь, – сказал Дон. – Вы едва не умерли. Вам повезло: только-только открыли дорогу, и скорая привезла вас сюда. Если бы вы не выкарабкались, пришлось бы мне самому везти вашу жену во Францию этой весной.

– Только не говорите этого Стелле. Она примчится сюда и повыдергивает все эти трубочки, – Рики криво улыбнулся. – Она так мечтает о Франции, что готова укатить туда даже с таким самонадеянным молодым человеком, как вы.

– Сколько они собираются держать вас здесь?

– Еще две недели. Вообще-то я не так уж плох. Стелла умудрилась застращать сестер, так что уход за мной просто великолепный. Кстати, спасибо за цветы.

– Мне не хватает вас, – сказал Дон. – Питер тоже скучает.

– Да, – просто сказал Рики.

– Так все странно, что случилось с нами… Вы стали мне так дороги, и Питер… и Сирс, как… как никто, пожалуй, с тех пор, как я расстался с Альмой Мобли.