Холодная рука в моей руке (сборник) - Роберт Эйкман (1975)

Роза заметила, что забыла высушить волосы и теперь вода капает с них на ее сухую одежду. Полотенце, которым она вытиралась, было насквозь мокрым. Она взяла из шкафа еще одно, оставив на полке последнее, уселась на жесткий стул и принялась сушить волосы, ощущая себя энергичной и активной. Покончив с этим, она задумалась, как поступить с двумя влажными мятыми полотенцами и влажной одеждой. Было не так холодно, чтобы растапливать камин. Роза ощущала такой прилив энергии, что почти жалела, что не может предаться этому занятию. Вскоре она нашла себе дело: стала развешивать мокрые вещи на веревках, натянутых вдоль стен комнаты. К счастью, от прежних хозяев в доме осталось несколько крючков и штырей, торчащих в самых неожиданных местах; именно на них закрепили веревки, и в результате комната приобрела по меньшей мере жутковатый вид. Теперь здесь обитали новые тени, подчас огромные и причудливые; время от времени они приходили в движение, медленно покачиваясь, сжимаясь и вырастая вновь. «Такое ощущение, словно я в плену у летучих мышей-вампиров», – подумала Роза. На самом деле чувство, которое она испытывала, было куда более тревожным и далеко не таким своеобразным.

– Настал мой судный час, – произнесла Роза вслух. – Это совсем не похоже на то, что было прежде.

Когда она осознала, что поступает вопреки собственному твердому решению не произносить монологов в одиночестве, исправить что-нибудь было уже поздно. «Возможно, именно здесь я не могу не разговаривать сама с собой», – подумала она, но не стала озвучивать эту мысль. Роза закрыла глаза, чтобы не видеть огромных, наводящих ужас летучих мышей. Скрестила руки на груди, обхватив себя за плечи. Дышать она старалась как можно глубже и размереннее, пытаясь таким образом избавиться от сердцебиения и тошноты, последовавших за одышкой, которую вызвало у нее поспешное возращение домой. Вскоре она ощутила, что скрещенные руки тяжким грузом давят ей на легкие; странным образом радуясь, что более не нужно находиться в такой позе, она позволила себе расслабиться, уронив руки на колени.

В доме были часы, которые отмечали боем каждый час и каждые полчаса; в доме жил сверчок, который сейчас, в конце года, удивительно долго наигрывал свою мелодию; в доме светились две лампы, масло в которых выгорело до одного уровня.

– Все это напоминает поминки, – сказала Роза вслух, когда внезапно пробило десять. – Или, по крайней мере, Великий пост.

Руки и ноги у нее слегка затекли, но, к удивлению Розы, чувствовала она себя не так уж плохо. После разговора на тропе она ощущала заметный подъем духа, и это странное беспокойство было одним из его проявлений.

Тем не менее она перебралась на другой, более удобный стул и вновь позволила себе заговорить вслух.

– Почему нет? – вопросила она, сама не зная, к чему относится этот вопрос. Роза заметила, что дождь прекратился. Возможно, это произошло несколько часов назад.

В комнате, казалось, было очень тепло. «Возможно, то была иллюзия», – пронеслось в голове у Розы. Ей доводилось читать, как полярным исследователям, замерзающим на плавучей льдине, грезилось, что они сидят в зале «Савой-Гриль». Тед как-то работал официантом в ресторане подобного уровня, она это помнила; если ей не изменяла память, с обязанностями официанта он справлялся неплохо. Роза сбросила халат.

Часы пробили половину одиннадцатого, потом одиннадцать, а там и половину двенадцатого. Большую часть времени Роза пребывала в полудреме. Мысль об особых приготовлениях к тому, что ей предстояло, она отбросила. Сидела на стуле, опустошенная, примирившаяся со всем.