Жизнь мальчишки - Роберт Маккаммон (1991)

– На грузовике уехал Билл, но он должен вскоре вернуться.

Мне захотелось узнать, как быстро наступит это «вскоре», но спрашивать об этом выглядело невежливым.

– Можно мне выпить стакан воды? – обратился я к Чили.

– Само собой. И снимай-ка рубашку, она у тебя насквозь промокла. Снимай, не стесняйся.

Я прошел вслед за Чили в темную кухоньку, расстегнул пуговицы на рубашке и отлепил ее от тела.

– Ты весь исцарапался, – сказала мать Чили, снова выпуская изо рта сигаретный дым. – Достань-ка йод, Чили, и подлечи своего гостя.

– Хорошо, мама, – отозвалась Чили.

Повесив мокрую от пота рубашку на спинку стула, я замер, ожидая, когда наступит мгновение боли и блаженства.

Чили накачала насосом воду, которая булькала и плескалась во все стороны. Я отпил из кружки с Фредом Флинтстоуном[17] на боку и обнаружил, что вода теплая и имеет коричневатый оттенок. Вкус у нее был какой-то затхлый. Потом лицо Чили Уиллоу оказалось рядом, сладость ее дыхания напоминала аромат роз. В руках она держала ватный тампончик и пузырек с йодом.

– Будет немножко больно, – предупредила она.

– Ничего, этот стерпит, – отозвалась из своей качалки ее мать.

Чили принялась за работу. Боль оказалась острой, потом стала еще сильнее. Я морщился и старался дышать глубже. Боль все усиливалась, а я глядел на лицо Чили. Ее волосы высохли и падали на плечи золотистыми волнами. Она опустилась на колени, красновато-коричневая ватка в ее пальцах оставляла следы того же цвета на моей коже. Мое сердце забилось чаще. Ее светло-голубые глаза встретились с моими, и она улыбнулась мне.

– А ты молодец, – проговорила она.

Я улыбнулся ей в ответ, хотя от боли готов был заплакать.

– Сколько тебе лет, мальчик? – поинтересовалась мать Чили.

– Двенадцать, – ответил я и снова прибег к невинной лжи: – На самом деле мне уже почти тринадцать.

Говоря это, я не сводил глаз с лица Чили.

– А тебе сколько? – спросил я ее.

– Мне? О, я уже почтенная леди. Мне шестнадцать.

– Ты еще учишься в школе?

– Один год отучилась, – ответила она. – Мне этого хватило.

– Ты не ходишь в школу? – Меня потрясло такое известие. – Вот это да!

– Ее школа еще не окончена, – подала голос мать Чили, не переставая вязать. – Школа тумаков, которые раздает жизнь; я ее тоже прошла.

– Ох, мама! – вздохнула Чили.

Сорвавшись с ее губок в форме лука Купидона, эти два слова прозвучали для меня как музыка.

Я позабыл о боли. Для такого мужчины, как я, боль была просто ничем. Я выдержу все, что угодно, – правильно сказала мама Чили. Я окинул взглядом полутемную комнату, обставленную старой обшарпанной мебелью, а потом вновь посмотрел на Чили и словно увидел солнце после долгой ночной бури. Йод безжалостно жег, но прикосновения рук Чили были легки и нежны. Я подумал, что, должно быть, нравлюсь ей, иначе она не стала бы обращаться со мной так заботливо. Я видел ее совсем голой. До этого мне никогда не приходилось видеть обнаженных женщин, если не считать мамы. Я познакомился с Чили совсем недавно, но что значит время, когда говорит сердце? Сейчас мое сердце говорило с Чили Уиллоу, которая смазывала мне царапины йодом и улыбалась. Мое сердце говорило ей: «Если бы ты была моей подружкой, я бы подарил тебе сотню светляков в банке из зеленого стекла, чтобы ты не сбилась в темноте с пути. Я бы подарил тебе луг, весь в полевых цветах, среди которых не было бы двух одинаковых. Я бы отдал тебе свой велосипед с золотым глазом в фаре, чтобы он защищал тебя. Я бы написал для тебя рассказ, в котором ты стала бы принцессой и жила в замке из белого мрамора. Если бы я знал, что нравлюсь тебе, я бы подарил тебе волшебство. Только скажи, что я тебе небезразличен.

Только скажи…»

- А ты храбрый парень, – сказала мне Чили.

Где-то в дальнем углу хижины заплакал ребенок.

– О господи, – вздохнула мама Чили, откладывая вязанье. – Бубба проснулся.