Жизнь мальчишки - Роберт Маккаммон (1991)

– Как ты считаешь, я прав?

– Абсолютно, – отозвался он.

Потом вздернул подбородок, и я заметил, как в уголках его рта мелькнула улыбка.

– Завтра играет Алабама, будут передавать по радио. Матч будет что надо. А тебе пора идти спать.

– Хорошо, сэр, – ответил я и отправился в свою комнату.

– Спасибо, сынок, – сказал отец.

Я проснулся в семь утра от урчания мотора, который прогревали после ночного заморозка.

– Том! – услышал я крик матери с крыльца. – Том, не смей!

Выглянув в окно, я увидел, как мама прямо в халате выбегает на улицу. Но пикап уже набирал скорость.

– Не уезжай, Том! – закричала мама.

Из окошка грузовичка показалась рука отца и помахала на прощание.

По всей Хиллтоп-стрит лаяли собаки, проснувшиеся от суматохи и криков на улице. Я знал, куда и зачем поехал отец.

Мне стало страшно за него, но ночью он принял важное решение. Он ехал туда, где рассчитывал завоевать мир для себя и своей семьи, не дожидаясь, пока мир и покой установятся сами собой.

Утро стало настоящей пыткой. Мама не вымолвила и двух слов. Она бродила по дому в халате, глаза ее были полны смертельного ужаса. Каждые пятнадцать минут она звонила в офис шерифа и звала к телефону отца, пока наконец в девять часов он не запретил ей больше звонить.

В девять тридцать я оделся. Натянул джинсы и рубашку, а поверх надел еще и свитер: на улице было холодно, несмотря на то что в голубом небе сияло яркое солнце. После этого я почистил зубы и причесался. Потом стал следить, как стрелка часов ползет к десяти. Я думал об автобусе № 33 компании «Трэйлвейз», который катил к нашему городу по извилистой дороге. Прибудет ли он точно по расписанию, запоздает или появится раньше обычного? Сегодня жизнь и смерть моего отца, шерифа Эмори, Человека-Луны и шефа пожарных Марчетта могли зависеть от какой-то лишней секунды. Я изо всех сил гнал от себя эти страшные мысли, но они упорно возвращались, отравляя меня страхом, словно ядовитый плющ.

В десять тридцать я понял, что мне надо уйти из дома, чтобы оказаться там, на месте событий, и видеть отца. Я не мог просто сидеть и ждать, когда позвонят по телефону и скажут, что Донни уехал в автобусе под охраной судебных исполнителей или что отец лежит на дороге с пулей Блэйлоков в груди. Я должен быть там. Я надел на руку «таймекс» и приготовился уходить.

Когда до одиннадцати оставалось всего ничего, мама разнервничалась так, что включила одновременно и радио, и телевизор и принялась готовить три пирога сразу. Матч Алабамы вот-вот должен был начаться, но мне было наплевать на это.

Я вошел в кухню, где пахло тыквой и мускатным орехом, и сказал:

– Мам, я пойду схожу к Джонни.

– Что? – Мама уставилась на меня расширенными от страха глазами. – Куда ты собрался?

– К Джонни. Мы договорились встретиться, чтобы… – Я бросил взгляд на радиоприемник.

- Го-о-ол! – завыл стадион.

– Чтобы послушать игру по радио, – объяснил я.

Это была ложь во спасение.

– Нет, никуда ты не пойдешь! Ты останешься здесь, со мной!

– Но я обещал ребятам…

– Я сказала тебе…

Лицо мамы исказилось от гнева. Она швырнула на стол тазик, в котором смешивала ингредиенты для пирога. Миска с тыквой соскользнула со стола. Ложки и прочие кухонные принадлежности, перепачканные в муке, со звоном попадали на пол. Глаза мамы наполнились слезами, она подняла руку ко рту, чтобы заглушить крик боли и обиды, готовый сорваться с ее губ.

На улице холод, а внутри у меня такая жара, что чертям тошно станет. Вот что творилось со мной в тот момент.

– Мне нужно идти, – твердо повторил я.

Мама больше не могла сдерживать крик.

– Давай иди! – закричала она, потому что нервы ее были на пределе и она не могла больше переносить эту муку. – Иди куда хочешь, мне все равно!