Что-то я не помню подобных указаний в документах, выданных мне канцелярией генерал-губернатора, но сомневаться в компетентности и внимательности следователя точно не стану.

В уведомлении значилось, что, опираясь на широкие полномочия нашего отдела, Бренников забирает под нашу юрисдикцию дело о нападении шатунов. В качестве основания было приведено то, что ставший причиной перестрелки обыск имел целью изъятие и уничтожение дурманящих веществ.

Матюхин точно взбесится. К тому же мне было как-то жалко Леху, и сей посыл я попытался передать следователю выразительным взглядом.

— Ничего, — величественно кивнул Бренников, — господину губернскому секретарю пора привыкать к ответственности и учиться давать дозволенный уложениями отпор вышестоящим лицам. Алексей Карлович, вы ведь не станете утверждать, что сей документ противоречит уложениям?

И тут Леха меня откровенно удивил.

— Не стану, — мобилизовав все внутренние силы, с достоинством ответил мой друг. — Конечно, после того как ознакомлюсь с соответствующим приказом генерал-губернатора.

— Естественно, Алексей Карлович, — одобряюще кивнул Бренников, отчего Леха зарделся аки красна девица.

Ничего, привыкнет.

Сразу после этого Бренников начал раздавать приказы:

— Филимонов, — обратился он к уряднику, — оставь здесь пару казаков, пусть проследят за погрузкой тел.

— Мы покойников таскать не уговаривались, — нахмурился строптивый казак.

— От вас этого и не требуется, — недовольно поморщился Бренников и добавил чуть тише, но так, чтобы казаки услышали: — То обысков они проводить не хотят, то брезгуют к мертвякам прикасаться, право слово — не казаки, а кисейные барышни какие-то.

Как ни странно, явно хорошо расслышавший сказанное урядник не стал лезть в бутылку и даже как-то смутился, что ли.

Или мне это показалось?

— Игнат Дормидонтович, разрешите вернуться на базу? — все же решил обозначить мое верховенство следователь.

Похоже, он заметил, что меня слегка озадачила его бурная командная деятельность.

— Думаю, нам здесь больше делать нечего. Возвращаемся, — подыграл я Брениникову и жестом предложил Лехе забираться на заднее сиденье паромобиля.

Вернувшись на базу, мы подняли документы и действительно нашли в предписании генерал-губернатора пункт, касающийся возможности передачи нашему отделу расследования происшествий, имеющих отношение к тем самым дурманящим зельям.

Леха сразу приободрился, сделал выписку и, решительно вздохнув, отправился воевать с Матюхиным. А вот мне предстояло решить, куда поехать — домой или в «Русалку». Разумнее было бы сейчас выспаться, но простым сном напряжения последних дней не снять. Так что я отправился на встречу с Глашей.

«Русалка», как обычно в это время, светилась, словно новогодняя елка. Из открытых окон доносились музыка и смех девушек. Кто-то из гостей пытался надругаться над слухом окружающих мерзким исполнением популярного романса.

Каюсь, не удержал я свой болтливый язык и в подпитии рассказал Глаше о таком страшном оружии массового поражения, как караоке. Она издевалась надо мной три дня и все-таки уговорила заказать в Омске десяток пластинок с минусовками. Для этого пришлось обращаться к музыкантам Омского оперного театра. Они и наиграли под запись несколько модных мотивов. Тексты распечатали на картонках.

Вот теперь каюсь и страдаю. Бог с ними, с этими пьяными боровами, они и без моих новаторских идей горазды орать во все горло. Хуже то, что влюбившаяся в караоке Глаша не обладала ни слухом, ни голосом.

Ну вот как можно разговаривать столь милым и мелодичным голоском, а петь словно кошка, которой на хвост наступили?